"...Во время своих
длительных скитаний Дега, случалось, забирался
даже на Монмартрский холм - не затем, чтобы
повидать Ренуара, с которым он держался довольно
холодно после дела Дрейфуса, но для того, чтобы
навестить Сюзанну Валадон. В отличие от Ренуара,
пригласившего ее как бывшую акробатку из цирка
Фернандо позировать для картины "Танец в городе", Дега писал ее редко, она нравилась
ему скорее как художница и даже рисовальщица.
Когда один из его друзей, скульптор Бартоломе, -
автор надгробного монумента на кладбище
Пер-Лашез, - представил ему молодую женщину, он,
после долгого молчаливого изучения принесенных
ему рисунков, когда пауза становилась уже
мучительной, сказал, наконец, пророческую фразу:
"Вы наша!"
С этого момента он
неизменно интересовался этой женщиной, которую
окрестил "грозной Марией", используя
прозвище натурщицы, матери Мориса Утрилло. Он
даже купил ее рисунок "Женщина, выходящая из
ванной" и повесил его у себя в спальне.
Художник Эдмон Эзе, друг детства Утрилло, близкий
друг Сюзанны Валадон, утверждал, что между ней и
Дега существовало нечто большее, нежели просто
профессиональные отношения. Эту версию Сюзанна
неоднократно опровергала. На резкий вопрос
критика Флорана Фельса: "Сюзанна, ты
позировала Дега. Ты с ним спала?" - она ответила:
"Я? Никогда. К тому же он очень боялся
женщин". - "Боялся женщин? А ты бы
согласилась? Несмотря на разницу в возрасте?" -
"Еще бы. Никогда мужчина не делал столько
комплиментов моей коже, волосам, мышцам. Он
расхваливал меня, как если бы речь шла о хорошей
лошади или танцовщице. Я никогда не была
красоткой, но его восхищение было чисто
материальным, оно адресовалось моему
натренированному телу канатной плясуньи..."
Все это было
довольно грустно, как и жизнь Дега последние
тридцать лет. В то время как Ренуар и Моне
наслаждались теплом семейного очага, Дега жил
все более одиноко в своей холостяцкой квартире,
захламленной хаотическим нагромождением
роскошных и пыльных холстов, вещей и редких
ковров. Смерть унесла многих его ближайших
старинных приятелей, а скверный характер лишил
общества немногочисленных оставшихся в живых
друзей. Поль Валери, иногда заходивший навестить
Дега в мастерской, оставил описание
безрадостного существования почти ослепшего
художника, который уже не мог писать, и лишь
немного рисовал углем.
Тот, кто некогда был
любимчиком и грозой света, от кого всегда можно
было ожидать оскорбительных выходок,
превратился в беспомощное существо, легкую
добычу пожилой экономки Зоэ, властной и
своенравной женщины, кормившей его круглый год
безвкусной телятиной, лапшой и горьковатым
апельсиновым конфитюром. Из-за этой
отвратительной стряпни его приглашения на обед
оставлялись обычно без внимания.
Лео Ларгье сохранил
мучительное воспоминание о том, как
взлохмаченный, почти слепой старик шел прямо,
нащупывая тростью дорогу, а вокруг сверкали огни,
и с ярмарки на бульваре Рошешуар доносились
крики и музыка.
- Вы обратили
внимание? - спросил он друга, шедшего вместе с ним.
- Я никогда не заговаривал с ним... Он такой
неуживчивый, но я им очарован... Вон тот... Старик с
белой бородой, что идет не оборачиваясь.
- А кто это?
- Господин Дега.
Мы остановились и
посмотрели ему вслед. Он медленно шел
механической прямой походкой.
Дега направлялся в
свою пустынную квартиру, где его поджидала
тиранившая его служанка, и все это происходило в
великолепный, пахнущий розовым мармеладом и
леденцами монмартрский вечер моей юности...
Это был один из
последних импрессионистов, обосновавшихся на
Монмартре. И слава не принесла ему ничего, кроме
одиночества..."
По материалам
книги Ж.-П. Креспель "Повседневная жизнь
импрессионистов. 1863-1883"./ Пер. с фр. Е.Пуряевой. -
М.: Мол.гвардия, 1999. - 301[3]с.
