"...
В 1880 году Гоген написал обнаженную женщину -
позировала ему служанка Жюстина.
В этой обнаженной
Гоген как нельзя более полно выразил то, что
отличало его от импрессионистов. В самом деле,
трудно найти что-либо общее между женщиной,
сидящей на краю дивана и склонившей безрадостное
лицо над тканью, которую она штопает, и
обнаженными женщинами Ренуара, с их цветущей и
сверкающей плотью!
Кисть Ренуара
ласкает поверхность кожи. Под кистью Гогена
сквозь формы тела проступает душа. Ренуар и
другие импрессионисты пишут зримое, Гоген,
сознательно или нет, пытается писать то, что
находится за пределами зримого, то, что зримое в
какой-то мере отражает.
Эта обнаженная
настолько выделялась на фоне других
произведений самого Гогена и его товарищей, что
на шестой выставке импрессионистов в апреле 1881
года в доме номер 35 по Бульвару Капуцинок, где
висела эта картина, она надолго приковала к себе
внимание писателя-натуралиста Гюисманса.
"В прошлом году, -
писал Гюисманс, - господин Гоген выставил... серию
пейзажей - этакий разжиженный, неокрепший
Писсарро.
В этом году г-н Гоген
представил произведение воистину
самостоятельное, полотно, которое
свидетельствует о неоспоримом темпераменте
современного художника. Картина называется
"Этюд обнаженной натуры". Осмелюсь
утверждать, что ни у одного из современных
художников, работавших над обнаженной натурой, с
такой силой не звучала правда жизни... Эта плоть
вопиет. Нет, это не та ровная, гладкая кожа, без
пупырышков, пятнышек и пор, та кожа, которую все
художники окунают в чан с розовой водицей и потом
проглаживают горячим утюгом. Это красная от
крови эпидерма, под которой трепещут нервные
волокна. И вообще, сколько правды в каждой
частице этого тела - в толстоватом животе,
свисающем на ляжки, в морщинах под отвислой
грудью, обведенной бистром, в узловатых коленных
суставах, в костлявых запястьях!.. За долгие годы
г-н Гоген первый попытался изобразить
современную женщину... Ему это полностью удалось,
и он создал бесстрашную, правдивую картину".
После чего Гюисманс
бегло упомянул семь остальных картин, деревянную
"готически современную" статуэтку и
медальон из крашеного гипса, которыми Гоген был
представлен на выставке. "Но в пейзажах
индивидуальность г-на Гогена пока еще с трудом
вырывается из объятий его наставника г-на
Писсарро", - писал Гюисманс с легким
презрением.
Похвалы Гюисманса
избавили Гогена от сомнений: он художник,
настоящий художник, а не любитель. Но эти похвалы
должны были и смутить его. Гюисманс в общем-то
хвалил его за реализм, а Гоген, безусловно,
испытывал по отношению к реализму то же
инстинктивное сомнение, что и по отношению к
импрессионизму. По сути, импрессионизм был
наследником реализма. В обоих случаях речь шла о
том, чтобы изображать "видимые предметы",
правда, различными средствами. Гораздо позже,
когда Гогену станет ясен смысл его собственных
исканий и он поймет, к чему они ведут, он не
случайно скажет об импрессионистах, что они вели
свои поиски "вокруг видимого глазу, а не в
таинственном центре мысли". Обнаженная,
восхитившая Гюисманса, с ее тяжелым,
непривлекательным телом, с ее выражением печали
вовсе не была героиней натуралистического
"среза жизни". Она была вестницей
внутреннего мира Гогена, того неведомого мира,
первым неожиданным проявлением которого и было
это полотно..."
По материалам
книги А.Перрюшо "Жизнь Гогена"./ Пер. с фр.
Ю.Я.Яхниной. - М.: ОАО Издательство "Радуга",
2001. - 320 с., с илл.
Книга
на ОЗОНе
|