Письма: 1 2 3 4 5 6 7
В феврале 1886
года Ван Гог переезжает в Париж. С начала 1886 г. до
начала 1888 г. в корреспонденции образуется
перерыв, так как все это время Винсент живет у
своего брата Тео.
В воспоминаниях
художник Эмиль Бернар о Ван Гоге так описывает
работу Винсента в Париже:
"Я видел его, -
пишет Бернар, - у Кормона (Cormon), когда мастерская,с
вободная от учеников, становилась для него чем-то
вроде кельи. Сидя перед античным гипсом, он с
англйским терпением копировал прекрасные формы:
он хотел овладеть контуром, этими массами, этой
рельефностью. Он поправлял себя. Начинал
терпеливо наново, стирал и, наконец, стирая
резинкой, протирал бумагу. Все это потому, что
перед этой римской драгоценностью он не мог
понять, что все противодействует его натуре
голландца, все борется против той победы, которую
он стремится одержать. Скорей и лучше он находил
свой путь у импрессионистов в их свободной
фантазии и в легком лиризме, нежели у этих
спокойных людей, принадлежащих
цивилизациям,близким природе и мысли.
Как быстро он понял
это, Винсент! И вот он ушел от Кормона и отдался
самому себе. Он не стремился больше рисовать
антики, не пытался писать так, как это он делал у
патрона в сюжетах, выбранных им самим, - в голых
женщинах, окруженных воображаемыми коврами, в
одалисках, появляющихся в туманных видениях. Но
если он не стал "античным", то, по крайней
мере, он считал, что становится французом. Это,
между прочим, было правдой. Винсент становился
французом. Он писал Монмартр, его маленькие
чахлые сады, "Мулен-де-ла Галетт", кабачки.
Приладив на спину
большой холст, он отправлялся в путь, затем делил
этот холст на части, в зависимости от количества
мотивов. Вечером же приносил его совершенно
заполненным, и казалось, что это целый маленький
походный музей, в котором были зафиксированы все
впечатления данного дня.
Тут были и бухты
Сены, полные лодок, и острова с голубыми качелями,
и рестораны, вибрирующие многоцветными столами;
уголки заброшенных парков или владения,
назначенные к продаже. Весенняя поэзия шла от
этих кусков, выхваченных кончиком кисти и будто
бы похищенных у быстротекущего времени".
В другом месте
Бернар пишет: "В 1887 году - вот когда я с ним
познакомился в маленькой пламенной часовне,
какой была лавка "папаши" Танги, номер 9 по
улице Клозель. В другом месте ("Homme d'aujour-d'hui")
я уже говорил про то удивление, какое произвел на
меня он сам и тот визит, который он заставил меня
нанести в свою мастерскую на улице Лепик. Было
это на третьем этаже, высоко над Парижем, в
квартире, где жил также и Теодор. Здесь
находилась довольно хорошая коллекция картин
романтической школы, затем много японских
крепонов, китайских рисунков и гравюр с Милле.
Стояла тяжелая голландская мебель, ящики которой
были заполнены напиханными свертками холста,
спутанными, соединенными здесь самым
неожиданным образом. Далее, там же, в этой тяжелой
мебели, были рисунки, живопись, наброски самого
Винсента. Больше всего меня поразили виды
Голландии: все это было отчетливо, точно, нервно и
полно стиля - опять удивительные лица тружеников,
с большими носами, с толстогубыми ртами,
простоватые и угрюмые! Их завершили "Едоки
картофеля" - ужасное полотно!"
Гоген также
посвящает в своих воспоминаниях ряд строк
пребывания Ван Гога в Париже зимой 1886 года.
"Зима 86. Начинает
падать снег - это зима. Я избавляю вас от
сравнения ее с саваном - это попросту снег.
Бедняки страдают. Хозяева зачастую не понимают
этого.
Итак, в этот день
снега по улице Лепик нашего доброго города
Парижа пешеходы спешили больше обыкновенного. Ни
малейшего желания пофланировать. Среди них некое
существо, странное в своем смешном наряде,
торопится добраться до внешнего бульвара. Оно
завернуто в козий мех. Шапка того же меха. Все
вместе: пальто, шапка, борода - все взъерошено.
Точно погонщик быков.
Не будьте
невнимательны и, невзирая на холод, идя своим
путем, не пропустите без пристального
рассмотрения его белой изящной руки и светлых,
голубых, столь живых, столь интеллигентных глаз.
Конечно, это бедный малый, но это не погонщик
волов, а художник, он себя именует Ван Гогом.
Торопливо входит он к торговцу, продающему
"старые железные изделия, картины масляной
живописи по дешевым ценам и стрелы дикарей".
Несчастный художник, ты отдал частицу своей души,
когда писал этот холст, который ты собираешься
теперь продать! Маленький натюрморт, розовые
креветки на розовой бумаге. "Можете вы мне дать
за это полотно немного денег? Наступает срок
платежей". - "Ах, черт возьми, друг мой,
покупатель становится капризным. Он требует от
меня дешевого Милле. А потом, знаете ли вы, -
прибавляет торговец, - ваша живопись не очень-то
весела. Говорят, что вы талантливы. Что делать,
придется вам чем-нибудь помочь. Вот, получите сто
су..." И круглая монета прозвенела по прилавку.
Ван Гог взял монету
без возражения, поблагодарил торговца, вышел и с
трудом поднялся по улице Лепик. А когда дошел до
своего жилища, бедная женщина, "вышедшая из
Сен-Лазар", улыбнулась художнику, желая
привлечь его... Красивая бледная рука показалась
на миг из пальто. Ван Гог был любитель чтения. Он
подумал о "Проститутке Элизе", и его монета
стала собственностью проститутки. Быстро, как бы
стыдясь своей доброты, он скрылся, оставшись с
пустым желудком.
Зима 94. В зале №9 в
Отеле аукционов аукционер продавал коллекцию
картин. Я вошел. "400 франков - "Розовые
креветки"! 450! 500! Скорей, господа: это стоит
больше этой цены. Никто ничего не говорит? Снято с
торгов!" Я удалился в раздумье. Я думал о
"Проститутке Элизе" Ван Гога..."
"Бравый, но мало
практичный голландец, - прибавляет автор книги, -
был великодушен не только в этот день, так как,
находясь в крайней нужде, он даром украсил бывшее
кафе "Тамбурин", которое содержала на
бульваре Клиши некая итальянка, бывшая
натурщица. Странно влюбленный в это таинственное
существо, возраст которой не изменил ее красоты,
он, кажется, добился от нее страшных откровений.
Мужчина, содержавший вместе с ней это кафе,
пронюхал об этих признаниях и, чтобы избавиться
от художника, без всякой причины бросил в него
кружку и рассек ему щеку".
(Lettres de
Vincent van Gogh
a Emile Bernard, Ed.Wolard, 1911)
Письмо Ван Гога
к Эмилю Бернару
Париж,
1887
54, улица Лепик
Дорогой дружище
Бернар!
Хочу просить у тебя
прощения - что я и делаю настоящим письмом - за то,
что так внезапно бросил тебя в прошлый раз.
Советую тебе прочесть "Русские сказки"
Толстого, а также статью об Эжене Делакруа, о
которой я тебе говорил.
А я все же пошел к
Гийомену, но только вечером... Думаю, что у
Гийомена как человека мысли более на месте, чем у
других, и если бы все были такими, как он, то
появлялось бы больше хороших вещей и было бы
меньше времени и охоты таскать друг друга за
волосы...
Я все-таки продолжаю
думать, не потому, что мне самому пришлось плохо,
но потому, что это станет и собственным твоим
убеждением, что - как ты сам увидишь - в студиях не
только нельзя многому научиться в живописи, но
нельзя приобрести и малой толики того, что
называется умением жить, таким образом,
чувствуешь себя вынужденным учиться как жизни,
так и живописи, не прибегая к помощи старых
трюков и зрительных фокусов интриганов. Полагаю,
ты сам, по собственному убеждению и независимо от
моих надоеданий, заметишь это.
Не думаю, чтобы твой
автопортрет был у тебя последней или лучшей
вещью, хотя в общем это - ты до ужаса.
То, что я пытался
тебе объяснить в прошлый раз, сводится в общем к
следующему. Чтобы избежать общих мест, разреши
мне взять пример из твоей же жизни. Поссорившись
с неким художником, ты говоришь: "Если Синьяк
выставляется там же, где я, то я беру свои полотна
обратно". Если ты его чернишь, то ты действуешь,
думается, вовсе уж не так хорошо, как бы мог.
Гораздо лучше подольше вникнуть в работу и
подумать, прежде чем судить так категорически: во
время ссоры размышление столько же заставляет
нас замечать собственную нашу неправоту, как и
неправоту противника, а у него столько же
правоты, сколько мы можем хотеть для себя.
И все же, если ты уж
продумал, что Синьяк, как и другие, работающие
пуантелью, часто создает этим способом очень
хорошие вещи, то вместо того чтобы чернить их,
нужно, в особенности при ссоре, их уважать и
говорить о них с симпатией.
Без этого человек
делается сектантом, становится узким и
равноценным тем, кто не уважает других и считает
правым единственно только самого себя.
Это
распространяется и на академистов. Ну, вот,
возьми, например, хотя бы картину Фантен-Латура,
больше того - все его творчество. Вот уж
действительно, один из тех, кто никогда не
бунтовал, - а разве это помешало ему дать в своем
искусстве нечто спокойное и верное, что делает
его одним из самых независимых художников?
Я хочу тебе сказать
еще кое-что по поводу военной службы, которую ты
вынужден будешь отбывать. Совершенно необходимо,
чтобы ты занялся этим делом немедленно. Если ты
хочешь выйти оттуда окрепшим, нельзя туда
являться ни слишком анемичным, ни слишком
нервным. Я не вижу большого несчастья для тебя в
том, что ты должен стать солдатом, скорее - это
серьезное испытание; когда ты кончишь службу, то
сделаешься очень крупным художником.
Из этого следует:
делай все возможное, чтобы себя укрепить, так как
тебе потребуются крепкие нервы. Если в течение
этого года ты будешь много работать, - думаю, что
ты свободно сможешь написать известное
количество полотен, которые постараются продать,
зная, что тебе нужны карманные деньги, чтобы
оплачивать модели.
Охотно сделаю все от
меня зависящее, чтобы удалось то, что началось в
зале, но я считаю, что первое условие для того,
чтобы была удача, это оставить в стороне всякую
мелкую зависть; только единение дает силу. Общий
интерес стоит того, чтобы ему было принесено в
жертву эгоистическое правило: "каждый для
себя".
Крепко жму твою
руку.
* Зал, о котором
здесь говорится, - зал простонародного ресторана
на авеню Клиши, хозяин которого был покорен
Винсентом и обратил зал в выставки наших картин.
К несчастью, эта социалистическая выставка наших
зажигательных холстов окончилась довольно
плачевно. Произошла жестокая стычка между
патроном и Винсентом, что заставило последнего
взять тотчас же ручную тележку и отвезти всю
выставку в свою мастерскую на улице Лепик. (Прим.
Э.Бернара).
По материалам
книги: Ван Гог В. "Письма к брату". - Мн.:
Современ.литератор, 1999. - 600 с. - (Мастера культуры). Книга на ОЗОНе
