Алжир
март 1881 г.
Дорогой господин
Дюран-Рюэль,
Попытаюсь Вам объяснить,
почему я хочу выставиться в Салоне. Во всём
Париже едва ли наберётся пятнадцать любителей,
способных оценить художника без помощи Салона, и
тысяч восемьдесят человек, которые не купят даже
квадратного сантиметра холста, если художник не
допущен в Салон. Вот почему я ежегодно посылаю
туда два портрета, хотя это ,конечно очень мало.
Кроме того, я не разделяю маниакальной
убеждённости в том, что вещь хороша или плоха в
зависимости от места, где она выставлена. Одним
словом, я не желаю тратить время впустую и дуться
на Салон. Я даже не хочу делать вид, что можно
лучше, вот и всё. Вот если бы меня обвинили в том,
что я небрежен в своём искусстве или из
идиотского тщеславия жертвую своими
убеждениями, я понял бы такие упрёки. Но так как
ничего похожего на самом деле нет ,то и упрекать
меня не в чем. Наоборот, сейчас, как и всегда, я
стараюсь делать только хорошие вещи. Я хочу
написать для Вас сногсшибательные картины,
которые Вы могли бы продать очень дорого. Я
добьюсь своей цели, и, надеюсь, довольно скоро. Я
задержался здесь, на солнце, вдалеке от всех моих
собратьев-художников, чтобы хорошенько подумать.
По-моему, я дошёл до конца и наконец нашёл. Может
быть, я и ошибаюсь, но не думаю. Ещё немного
терпения, и вскоре я дам Вам доказательства, что
можно посылать в Салон и в то же время делать
хорошую живопись.
Прошу Вас поэтому
заступиться за меня перед друзьями: я ведь
посылаю свои вещи в Салон исключительно в
коммерческих целях. Словом, это - средство,
похожее на некоторые лекарства: легче от не него
не делается, но и хуже от него не становится.
По-моему, я совсем
поправился. Скоро смогу работать как следует и
нагоню упущенное.
Засим желаю Вам отменного
здоровья и побольше богатых любителей. Только
попридержите их до моего возвращения. Я пробуду
ещё месяц - не могу расстаться с Алжиром, не увезя
хоть что-нибудь из этой чудесной страны.
Горячий привет всем друзьям.
Ваш Ренуар.
Неаполь
21 ноября 1881 г.
Дорогой господин
Дюран-Рюэль,
Давно собирался Вам
написать, но всё надеялся, что отправлю письмо
вместе с множеством полотен. Однако я всё ещё
страдаю болезнью исканий. Я недоволен и снова и
снова соскабливаю всё. Надеюсь, эта мания
пройдёт, почему и решил дать Вам знать о себе.
Думаю, что много из поездки не привезу. Тем не
менее я, на мой взгляд, двинулся вперёд, как это
всегда бывает после долгих поисков. В конце
концов всегда возвращаешься к старым
привязанностям, но уже чуточку по-новому. Словом,
надеюсь, Вы извините меня, если я не привезу Вам
ничего особенного. К тому же Вы ещё увидите, что я
сумею сделать в Париже.
Я похож на ребят в школе.
Чистая страничка должна быть аккуратно написана,
и вдруг - бац! Клякса!.. Так вот, я всё ещё делаю
кляксы… а ведь мне уже 40. В Риме я ходил смотреть
Рафаэлей. Они великолепны, и мне следовало
посмотреть их гораздо раньше. Они полны знания и
мудрости. Он не искал невозможного как я. Но это
прекрасно. В живописи маслом я предпочитаю Энгра.
Но фрески восхитительны своей простотой и
величием.
Надеюсь, Вы как всегда
здоровы и Ваше маленькое семейство - тоже.
Впрочем, я скоро увижусь с Вами: Италия, конечно,
прекрасна, но Париж… Ах, Париж!
Кое-что начал, но что
именно - пока не скажу: боюсь сглазить. Я ведь
человек суеверный.
Тамари-сюр-Мер
25 марта 1891 г.
Дорогой господин
Дюран-Рюэль,
Меня очень беспокоит то, что
я Вам послал: эти результаты моих поисков
представляют собой настоящий винегрет. Скоро
пошлю Вам новую партию качественных вещей. Хотел
бы пожить здесь ещё немного - не в Тамари, а
где-нибудь в другом месте. Я чувствую, что делаю
успехи, и хотел бы вернуться не раньше, чем буду
вполне доволен собой. Я останусь здесь до 5
апреля, чтобы закончить и отправить Вам то, над
чем сейчас работаю. Вероятно, заеду также во
Фрежюс -там, говорят, очень красиво. В этом случае
буду просить Вас прислать мне деньги, сколько
сможете, но не позднее 15-20 апреля. Ремесло
пейзажиста даётся мне не легко, но за эти три
месяца я продвинусь больше, чем за год работы в
мастерской. Затем я вернусь домой и там уж
воспользуюсь плодами своих поисков. Таким
образом, за время с мая по июль я успею написать
для Вас много фигур, которые будут окончательно
готовы к осени.
Кань
апрель 1899 г.
Дорогой Дюран-Рюэль,
У меня почти ничего нового,
так как, несмотря на ужасный зной и великолепную
погоду, я пребываю всё в том же состоянии. Мне
крепко прижало. Здешний врач предупредил меня,
что даже при самом тщательном уходе я проболею,
самое меньшее, полтора года. Если это не
преувеличение, Вы должны согласиться, что я ещё
не разучился смеяться. Вот и всё, что я могу Вам
сообщить дорогой Д-Р.
Грасс
4 января 1900 г.
Дорогой Дюран-Рюэль,
Никак не могу определить
свою позицию в отношении предстоящей выставки.
Мне известно что должна состояться Выставка
столетия. Адриен Маркс говорил с Галлимаром,
который назначен комиссаром вышеназванной
выставки. На ней собираются экспонировать мои
картины, но так как меня самого там не будет, я
поручаю Вам представлять мои интересы, хотя мне
совершенно непонятно в чём они заключаются.
Думаю, что самое лучшее для меня было бы устроить
выставку у Вас, но сейчас ни на что не могу
решиться. В сущности, я сам не знаю, чему отдать
предпочтение. Картин ведь так много! Прошу Вас об
одном - сходите посмотреть портрет г-жи Шарпантье
с детьми и решите, можно ли его выставить у Вас
или на Выставке столетия, если, конечно, г-жа
Шарпантье согласится его одолжить. Но если ей это
не приятно, не настаивайте. Главное, о чём я прошу,
- это сообщить мне Ваше мнение о качестве вещи. Я
сам не знаю, хороша она или плоха. У меня есть
также "Женщина с чашкой кофе". Обо всём этом
мы поговорим потом, а сейчас лишь прошу внести
ясность в этот вопрос. Как Вы скажете, так я и
поступлю.
Что касается картины для
Лиможа, то я написал мэру с просьбой сообщить Вам,
куда её послать. Думаю, он это сделает. Как только
прибудет его письмо, Вам останется лишь
отправить его. Я не желаю, чтобы вещь таскали с
места на место - из мэрии в музей и обратно.
Завтра сюда должна приехать
моя жена. С её помощью я устроюсь быстро. Погода
всё время мерзкая. Скоро напишу ещё. Заранее
благодарю за отправку портрета.
Я в рабочем настроении и
надеюсь, что как только устроюсь, сумею многое
сделать.
Ле Канне
9 марта 1902 г.
Дорогой Дюран-Рюэль,
Получил Ваше письмо и от
всего сердца благодарю Вас за согласие заняться
помещением моих денег. Здоровье моё - ни то ни сё:
оно всегда примерно одинаковое. Альбер Андре
действительно очень мил, и сейчас, когда тепло и
погода великолепная, мы живём в полной
безмятежности. Устроился я замечательно и думаю,
что привезу что-нибудь интересное, хотя работать
мне очень трудно. Что касается выставки, то, как
мне кажется, у Вас уже есть всё, что нужно. Тем не
менее по возвращении я хотел бы дать Вам ещё
кое-какие картины, не новые, конечно, поскольку
полотна никому ничего не говорят, пока не
просохнут, но, по крайней мере годичной давности.
Предпочту, однако, чтобы Вы
ограничились тем, что у Вас есть: там много
такого, чего публика совсем или почти не видела.
Кроме того, на мой взгляд, нам гораздо важнее
устраивать небольшие выставки, где показывают
немного картин. Мне думается, что выставляя
слишком много больших фигур, мы создаём у зрителя
впечатление, что писать их легко, и они перестают
казаться ему редкостью. В этом обычно упрекают
импрессионистов, которые выставляются слишком
часто. Можно подумать, что они пекут картины как
блины. А это производит или позднее произведёт
очень дурное впечатление.
Вы видели мой большой вид
Лувесьенна, торс, написанный два года тому назад
в Маганьоске, и ещё всякую всячину, которой,
по-моему, вполне достаточно.
Буду Вам признателен, если Вы
пришлёте мне тысячу франков, но с этим дело
терпит. Нельзя медлить с другим - с этими
чёртовыми страховками "Фемиды" и
"Севера", о которых я вечно забываю. Вы,
вероятно, уже получили мою телеграмму по этому
поводу, и я рассчитываю, что Вы любезно поможете
мне расплатиться.
Бурбон-ле-Бен
21 августа 1904 г.
Дорогой Дюран-Рюэль,
…Кажется, я попал туда, куда
нужно: я вижусь здесь с целой уймой людей, и все
они довольны. Как только действие здешних вод
хотя бы слегка скажется на мне, сразу же дам Вам
знать.
Что касается Осенней
выставки, то выставок, по-моему, и без того
слишком много; не следует их поощрять. Тем не
менее я подумаю - я ведь ничего не теряю. Напишите
мне в следующий раз, на какое время она
намечается, и я дам Вам ответ.
Эссуа
18 сентября 1904 г.
Насчёт выставки поступайте,
как знаете. Это самое разумное, что я могу
сказать. Сам я не могу и не хочу ни во что
вмешиваться. Мне трудно даже пошевелиться, и я
думаю, что с живописью покончено. Больше мне уже
ничего не сделать. Вы понимаете, что в таких
обстоятельствах мне уже ничего не интересует…
Дружески Ваш Ренуар
Париж
19 октября 1904 г.
Дорогой господин
Дюран-Рюэль,
Не понимаю, чем не доволен
этот милый Франц Журден. Мне спрашивают, почему,
нигде не выставляясь, я всё-таки решил
участвовать в Осенней выставке. Я отвечаю, что не
выставляюсь, когда меня не приглашают, но что я
отнюдь не склонен из принципа прятать от публики
свои картины, когда у меня любезно осведомляются,
не хочу ли я выставиться. Я согласился
участвовать в Осенней выставке, потому, что
доверяю её устраителям. Я добавлю, что, будучи
тяжело болен и находясь в Бурбон-ле-Бен, я
попросил Вашего отца заняться ею. Я очень рад, что
поступил именно так, все тоже довольны. Люди,
которых мне удалось повидать, находят, что
выставка очень интересна и - что бывает гораздо
реже, - устроена со вкусом. Это несомненный успех.
Чего ещё желать? Ввиду слишком большого числа
выставок я боялся провала. Но коль скоро я ошибся
- тем лучше.
Хотел бы лично съездить
поздравить Франца Журдена, но я прикован к своей
комнате и вынужден ограничиваться тем, что мне
расскажут, а это не так уж весело. Так-то!
Кань
24 марта 1908 г.
Дорогой Дюран-Рюэль,
Не знаю, следует ли мне
принять этот почётный титул и стать членом
Брюссельского Королевского общества? Я с
удовольствием согласился бы, если бы полагал, что
это поможет Вам продать хоть одну лишнюю картину,
но я в это не верю, хотя, может быть и напрасно. Не
хочу Вас обескураживать, но нам неизбежно
предстоит пережить тяжёлый и долгий кризис -
следствие слишком частых выставок, которые
приведут к тому, что публике скоро надоест
живопись. Не знаю, когда наступит этот крах -
завтра или через десять лет, но он наступит.
Чересчур стало много картин, не имеющих никакой
художественной ценности. Ни Вы, ни я ничего тут
поделать не можем. Самое разумное - быть готовым
ко всему и принять меры предосторожности.
Тем не менее посылаю Вам своё
согласие вступить в это национальное общество, а
Вы уж распорядитесь, как сочтёте нужным.
Кань
25 декабря 1908 г.
Дорогой Дюран-Рюэль,
То, что Вы пишете, настолько
удивляет меня, что я с трудом верю своим глазам.
Хотя я и посредственность в деловых вопросах, не
воображайте, что я кому-нибудь продам свою
независимость. Право делать глупости - вот
единственное, чем я дорожу.
Предоставить всему идти
своим ходом и уметь ждать - вот девиз мудреца.
Дружески Ваш Ренуар.
Я просто прихожу в отчаяние,
видя, как Вы губите своё здоровье из-за пустяков,
которым всё равно не можете помешать.
Всё-таки досадно, что Вы
человек уже пожилой… Я бы написал Вам:
"Приезжайте", но не решаюсь обрекать Вас на
утомительную поездку. Пришлите Жоржа.
Кань
11 февраля 1909 г.
Дорогой господин
Дюран-Рюэль,
Господам из Свободной
эстетики нравятся лишь Ван Гоги и Гогены. А так
как я - не Ван Гог и не Гоген, то я не понимаю, что
мне делать на их выставке. Там лишь позлословят
на мой счёт, и, как это обычно бывает, я ничего не
продам. Такова моя точка зрения. А поскольку Вы
посылаете туда картины именно для того, чтобы их
продать, эта затея, как мне кажется, заранее
обречена на неудачу.
Ваш Ренуар.
P.S. Получил Ваше письмо.
Отвечу сегодня.
Кань
11 февраля 1909 г.
Дорогой Дюран-Рюэль,
Не приглашаю Вас навестить
меня, хотя Вы доставили бы мне этим большую
радость. Стоит ли совершать утомительную поездку
ради того, чтобы посмотреть всего несколько
вещиц: я ведь с годами работаю всё медленнее.
Восхищаюсь Моне: он умеет за короткий срок делать
удивительно интересные вещи! Но в нём масса
энергии, а у меня её бесконечно меньше. Рад
узнать, что любители стали более сговорчивыми.
Что ж, лучше поздно, чем никогда. Но это не
помешает мне жить себе по-прежнему, как ни в чём
не бывало. Работать теперь смогу побольше - дни
становятся длиннее и потеплело. Сказать Вам
что-нибудь определённое ещё не могу - не хочу
делить шкуру неубитого медведя. В Италию ещё не
ездил: боюсь, что скитания по гостиницам принесут
мне больше вреда, чем пользы. Словом поглядим. У
меня и здесь, в Кань, хлопот более чем достаточно.
Пришлите мне, пожалуйста,
четыре тысячи франков, но с этим можете не
спешить. Вот и всё, что я хотел Вам сообщить.
Кань
12 января 1912 г.
Дорогой Дюран-Рюэль,
…Получил письмо от Воллара.
Он пишет, что есть один человек, чья тяжёлая
болезнь беспокоит Вас. Я догадываюсь, кто это;
если я прав, это очень печально. Будем надеяться,
что всё кончится лучше, чем вы ожидаете. Я
вынужден опять переехать в Ниццу. Ревматизм
обострился, ноги не действуют, подняться к себе в
мастерскую для меня целая проблема. В Ницце
подниматься никуда не придётся, да и детям будет
значительно легче добираться до лицея.
По материалам
книги: М.С.Лебедянский "Портреты Ренуара". -
М.: Изобраз.искусство, 1998. - 176 с.; ил.
