"...19 марта 1894 года состоялась
распродажа коллекции Теодора Дюре. Три картины
Сезанна, которые входят в коллекцию, достигают
цены в 650, 660 и 800 франков.
Правда, цены на
полотна Сезанна не идут ни в какое сравнение с
ценами на полотна художников, "добившихся
успеха", например Моне, чье полотно "Белые
индюшки" оценено в 12 тысяч франков; но они
повергают в изумление "искушенных"
советчиков Дюре, которые прежде настаивали на
снятии полотен Сезанна с продажи, чтобы не
опорочить коллекцию в целом.
Столь высокие цены
настолько удивляют всех, что критик Гюстав
Жеффруа - человек весьма сведущий в вопросах
искусства - считает необходимым воспользоваться
благоприятным моментом, чтобы поговорить о
Сезанне. Через неделю, 25 марта, в одном из своих
обозрений в "Ле Журналь" Жеффруа пишет:
"... Сезанн стал
более известным среди художников. Символисты
стали считать его своим предшественником и есть
явная преемственность между живописью Сезанна и
Гогена, Эмиля Бернара, а также Ван Гога.
Уже по одной этой причине Сезанн заслуживает
славы.
Когда мы говорим, что между Сезанном и его
последователями есть определенная духовная
связь, это не значит, что у Сезанна были те же
теории и стремления, что и у
художников-символистов. В настоящее время уже
можно, при желании, составить себе представление
о последовательности поисков Сезанна и о его
творчестве в целом... Мое впечатление
подтверждалось с каждой новой работой - Сезанн
подходит к природе без деспотичного намерения
подчинить ее правилу, которое он сам придумал,
без желания приспособить ее к формуле своего
идеала. Это не значит, что у него нет программы,
закона, идеала, но они рождаются у него от
страстной любознательности, от стремления
овладеть вещами, которые он видит и которыми
восхищается.
Этот человек глядит вокруг себя, опьяняется
зрелищем окружающего и хочет отразить свое
ощущение на ограниченной поверхности холста. Он
принимается за работу и ищет способа как можно
правдивее осуществить это переложение".
Сезан находился в
Альфоре, когда прочитал статью Жеффруа. Он был,
разумеется, весьма удивлен. В дружеском письме он
немедленно выразил критику
"признательность" за проявленную по
отношению к нему "симпатию". Конечно,
склонен думать Сезанн, Жеффруа друг Моне, а Моне
из всегда присущей ему любезности, вероятно,
замолвил критику словечко в его пользу.
...Весна 1895 года.
Сезанн думает о Гюставе Жеффруа. Не написать ли
ему портрет этого человека? В мире искусств
Жеффруа пользуется авторитетом, занимает
положение видного критика. Только бы удался
портрет и тогда... Неужели жюри Салона Бугро не
согласится принять эту работу? Но нет! Это
невозможно! Как осмелиться затруднить Жеффруа?
Нет, нет, об этом, конечно, и думать нечего. А
все-таки, если портрет удастся, если в нем
обнаружат хоть какие-нибудь достоинства, то из
уважения к человеку, послужившему моделью для
портрета, жюри будет вынуждено уступить.
Возможно, портрет даже отметят медалью... В одно
апрельское утро Сезанн решился и написал
критику:
"Дорогой господин
Жеффруа!
День прибавляется, погода становится
милостивее. Я свободен все утро до того часа,
когда цивилизованные люди садятся обедать. Я
намерен приехать в Бельвиль, чтобы пожать Вам
руку и предложить Вам на рассмотрение один
проект, который я обдумываю и то отвергаю, то
опять принимаю.
Искренне Ваш Поль Сезанн, живописец по
сердечному влечению".
В глубине души
Жеффруа не может не любопытствовать, ему очень
хочется посмотреть, как работает Сезанн. Критик
немедленно принимает предложение, и художник с
жаром берется за работу. Сезанн знает, что работа
над портретом будет длительной. Он задумал
написать Жеффруа сидящим в кресле у письменного
стола, спиной к книжным полкам. На столе
несколько листов бумаги, раскрытая книга,
небольшой слепок Родена, цветок в вазе. Пока
Сезанн не закончит работу, все предметы должны
оставаться на месте. Чтобы Жеффруа мог легко
принять свою обычную позу, Сезанн мелом обводит
на полу ножки кресла. Роза бумажная: длительная
работа не позволяет художнику писать живые
цветы. Слишком быстро "проклятые" вянут.
Сезанн почти
ежедневно приезжает в Бельвиль. Он бодр, пишет с
подъемом и верой в себя, восхищающими критика, на
глазах у которого рождается полотно большой силы
и чувства. Жеффруа считает портрет
"первоклассным". Только лицо написано еще
вчерне. "Его, - говорит Сезанн, - я оставлю на
конец". Работая, художник размышляет вслух,
откровенно высказывая свои мысли.
Жеффруа беседует с
ним о Моне. "Он самый сильный среди нас, -
замечает Сезанн, - ему место в Лувре". Новые
направления, дивизионизм, вызывают у Сезанна
смех. Однако у беседующих есть темы, которых
касаться нельзя. Сезанн начинает ворчать, когда
Жеффруа пытается объяснить живопись
импрессионистов, особенно работы Моне, их связью
"с Ренаном, последними атомистическими
гипотезами, с открытиями в области биологии и
многими другими влияниями эпохи". Что он там
"городит", этот "папаша Жеффруа"?
Радикализм критика,
близость его политических взглядов взглядам
Клемансо также раздражают Сезанна. Он не
отрицает того, что у Клемансо есть temmperammennte, но
быть его единомышленником? О нет! "Все потому,
что я слишком беспомощен! Клемансо меня не
защитит. Только церковь, она одна могла бы взять
меня под свою защиту!" - резко замечает Сезанн.
Несомненно,
художник питает к Жеффруа доверие, часто вместе с
ним обедает в обществе его матери и сестры. Иной
раз даже соглашается пройтись до кабачка на
берегу озера Сен-Фаржо. Он изливает душу
собеседнику, забыв о несбывшихся надеждах;
однажды у Сезанна непроизвольно вырывается
признание: "Хочу одним-единственным яблоком
удивить Париж!"
... Между тем сеансы с
Жеффруа продолжаются. К июню их уже
насчитывалось около восьмидесяти. И все-таки
Сезанн удручен: никогда он не закончит этот
портрет! Никогда не сумеет написать его так, как
ему хотелось бы. Золя прав: он, Сезанн, всего лишь
жалкий неудачник, который зря переводит холст.
Салон! Медаль! И он
еще позволил себе побеспокоить Жеффруа! "Эта
потаскуха живопись!" Настроение Сезанна
ухудшается, падает. Однажды утром, не выдержав, он
посылает в Бельвиль за своим мольбертом и
остальными принадлежностями; в короткой записке
Сезанн признается в том, что ошибся, задумав
такую работу, и просит Жеффруа извинить его,
портрет оказался ему не по силам, дальше писать
его он отказывается.
Жеффруа ошеломлен
столь неожиданным решением, тем более
необъяснимым, что портрет, собственно, почти
закончен, и настаивает на возвращении художника
в Бельвиль. Критик утверждает, что "начатый
портрет - очень удачная работа" и долг
художника перед самим собой ее закончить.
Ободренный Сезанн возвращается к Жеффруа, и
сеансы начинаются снова. Но прежнего подъема уже
нет. С творческим горением, с окрыляющей
уверенностью "хочу одним-единственным яблоком
удивить Париж" покончено. Сезанн по-прежнему
угрюм, беспокоен, обуреваем сомнениями..."
По материалам
книги:
А.Перрюшо "Жизнь Сезанна"/Пер. с фр. и
послесловие К.Богемской. - М.: "Радуга", 1991.
- 351 с.
Книга
на ОЗОНе
|