Эдуард Мане: биография
Эпизоды из жизни: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
"... Итак, мы в Париже 1840
года. Каждый день, в один и тот же час, мужчина,
одетый в наглухо застегнутый сюртук с ленточкой
Почетного легиона в петлице, проделывает
неизменный путь от нижней части улицы
Птиз-Огюстен на левом берегу Сены до дома номер 22
по улице Нев-Люксембург на правом берегу, где
находится бюро Министерства юстиции.
Жители набережных и хозяева
лавок, расположенных в аркадах улицы Риволи,
могли бы при его появлении проверять часы, как
делали это жители Кенигсберга при виде Эммануила
Канта. Привычки философа были столь же незыблемы,
что и привычки этого человека с серьезным лицом,
грустными глазами, с черным галстуком,
завязанным бантом, на котором покоится густая,
уже седеющая борода; он движется не без
торжественной надменности, всегда одинаково
ровной походкой. Ничто не отвлекает его внимания.
Ничто и никогда не заставляет его замедлить или
ускорить шаг, хоть как-то отклониться от
заданного пути. Мужчина этот - начальник кабинета
хранителя печатей, г-н Огюст Мане. Образцовый
чиновник, он быстро поднялся по ступеням
административной иерархии.
Огюсту Мане сейчас сорок
четыре года. Однако благодаря серьезности,
осанке, высокой должности ему можно дать куда
больше, как, впрочем, и многим его современникам.
Ведь понятия возраста относительны. В своих
колебаниях они подчиняются чему-то такому, что
связано с модой. В 40-е годы прошлого столетия те,
кто едва распрощался с отрочеством, держали себя
как зрелые люди. Борода не зря отличает буржуа от
лакея: она ведь еще и признак респектабельности.
Г-н Мане должен был очень рано казаться
"мужчиной в возрасте".
Он принадлежит к семье,
происходившей из Иль-де-Франс; ее сыновья по
традиции вот уже двести лет занимают более или
менее важные официальные должности.
В 1831 году, теперь вот уже
девять лет, Огюст Мане женился - не по любви,
просто повинуясь тому, что принято, ибо для
чиновника его положения предпочтительнее быть
женатым, - на девице Эжени- Дезире Фурнье, которая
была на четырнадцать лет его моложе и от которой
он имел троих детей: мальчиков - он предпочел бы
девочек, они спокойнее.
В общем, все Мане буржуа
весьма зажиточные. После смерти отца Огюст Мане
получил свою долю наследства: 63 гектара земли и
дома в коммунах Женвилье и Аньер. Он оставил за
собой только маленькое имение, куда наезжает
летом с домочадцами; остальное сдано внаем. К его
собственным доходам присовокупляются доходы
супруги; она, в свою очередь, была отнюдь не
бедной. Одним словом, семья располагает по
меньшей мере 25 тысячами франков в год, что
позволяет отнести ее к классу типичной средней
буржуазии.
Г-н Мане ведет жизнь, обычную
для людей его положения. Дважды в неделю он
"принимает". Обычай довольно тягостный, ибо
ничто не удручает его больше, чем обязанность по
долгу службы приглашать за свой стол официальных
лиц.
Итак, семейство Мане живет
довольно замкнуто. Позже, когда старшему из
сыновей, Эдуарду (его с рождения прочили в
магистратуру), исполнится семнадцать лет и волею
случая ему придется познакомиться с сыном
модистки, юноша будет крайне этим изумлен.
"Пусть тебя не пугает это слово -
"модистка", - поспешит написать он матери, -
право же, эта женщина совсем непохожа на себе
подобных, а ее сын, ученик коллежа Жоффруа, просто
очаровательный юноша и куда благовоспитаннее,
чем многие из нас, поверь. И все же признаюсь, что
оказаться в первое свободное от занятий
воскресенье в лавке модистки было довольно
странно".
В 1840 году старшему сыну было
всего восемь лет. Он родился 23 января 1832 года в
семь часов вечера и вырос в этой довольно угрюмой
квартире, которую он и его братья, Эжен семи лет и
Гюстав пяти лет, наполняют, по мнению г-на Мане,
излишним шумом. Полупансионер в заведении
каноника Пуалу в Вожираре, Эдуард там смертельно
скучает. На уроках ему совсем неинтересно; скорее
бы вернуться на улицу Птиз-Огюстэн, вновь обрести
материнский кров - мать он обожает, - и братьев, и
кузенов Фурнье.
Самые лучшие минуты
наступают по вечерам, когда дядюшка Фурнье (а он к
тому же и его крестный) коротает досуг вместе с
родителями Эдуарда и другими завсегдатаями дома
- это происходит довольно регулярно. Пока дамы
рукодельничают, а мужчины беседуют, дядюшка
Фурнье забавляется, вынув из кармана блокнот для
рисования: делает наброски. Обязанный, как и
другие артиллерийские офицеры, уметь рисовать по
причинам профессиональным, "чтобы
зафиксировать укрепления, местонахождение и
позиции противника", дядюшка Фурнье питает к
карандашу подлинную страсть.
Образованный, с тонким
вкусом, Фурнье по-настоящему любит искусство,
хотя в присутствии своего деверя почти не
рискует заговаривать на подобные темы. Чтобы
наблюдать за дядюшкой, Эдуард тут же оставляет
все игры. Он и сам не прочь сделать несколько
штрихов на бумаге. Мгновенно сосредоточившись,
он прислушивается к советам, начинает сызнова,
кое-что исправляет, овладевает перспективой.
... В настоящее время г-н Мане
имел бы все основания считать себя довольным
судьбой, если бы Эдуард, его старший, не причинял
столько огорчений. Эдуард не трудится. Ни
малейших успехов. Не то чтобы он ученик не
дисциплинированный. но вечно какой-то
рассеянный, равнодушный. Впрочем, учителя из
заведения Пуалу слишком к нему снисходительны -
быть может, оттого, что он так располагает к себе?
При всей своей суровости г-н Мане, конечно же, не
бессердечен. Он ни в коем случае не хотел бы
притеснять этого ребенка. Но все-таки интернат
будет ему полезнее. Короче, невзирая на
испытываемые в этот момент сожаления, г-н Мане
решает забрать сына из учебного заведения Пуалу
и поместить на полный пансион в коллеж Роллен -
тот самый, где начальствует его друг г-н
Дефоконпре.
Эдуард - ему теперь уже
двенадцать лет - не испытывает никакой радости,
узнав об уготованном ему новом образе жизни.
Прощайте, милые сердцу вечера, когда он коротал
время подле дядюшки Фурнье. Эдуарду разрешено
покидать стены коллежа только по четвергам и
воскресеньям; к тому же право на это он должен
заработать сравнительно приличными оценками.
Г-н Дефоконпре будет
вынужден признать, что покровительствуемый им
ученик не отличался чрезмерным "усердием". В
конечном счете юный Эдуард останется в пятом
классе на второй год.
Вряд ли г-н Мане был слишком
доволен! Как непохож на него этот беззаботный,
легкомысленный ребенок! Может, он больше походит
на родственником по линии Фурнье? Кто знает? Ведь
родственники по материнской линии и впрямь не
отличаются слишком-то уравновешенным
темпераментом; в отличие от представителей семьи
Мане они импульсивны, восприимчивы, склонны к
авантюрам.
Оставшись на второй год в
пятом классе, Эдуард лишается товарища, чьей
дружбой очень дорожил, - Антонена Пруста, сына
бывшего депутата от департамента Де-Севр. (Этот
Антонен Пруст, который будет всю жизнь тесно
связан с Мане, не имеет никакого отношения к
семье Марселя Пруста.) Без малого год провели они
в пятом классе бок о бок на одной скамье. Но
Антонен Пруст, как и положено, переходит в
четвертый класс. Друзья не смогут больше
видеться, разве что в неурочные часы. Они будут
встречаться также по воскресеньям, когда
отправляются на ставшую традиционной прогулку в
сопровождении дядюшки Фурнье.
Дядюшка Фурнье счастлив! он
обнаружил у племянника явные способности к
рисованию и всячески им потворствует. Пока его
гарнизон стоит в Венсенне, он часто привозит туда
подростков; все трое делают наброски, гуляя по
живописным окрестностям. Ну и конечно же, он
водит их в музеи, главным образом в Лувр.
Лувр обладал тогда особой
притягательностью для посетителей - там
экспонировалось пятьсот картин из так
называемого "испанского музея" Луи-Филиппа.
Эти картины дядюшка Фурнье и комментирует своему
племяннику. Какое впечатление должны
производить они на тринадцатилетнего мальчика,
такого нервного и эмоционального! В пяти
огромных залах "испанского музея", где полы
вымощены красной плиткой, а рамы картин почти
касаются на стенах друг друга, царит глубокая
тишина. Посетители погружены в размышления и
даже чуть подавлены этой мрачной живописью,
благодаря плохому освещению она кажется еще
темнее. Из коричневатого мрака, прорезанного
сверкающими вспышками, возникают какие-то
лихорадочно-напряженные, экстатичные или
жестокие сцены. Каталог "испанского музея"
щедро преувеличивает богатства музея.
Подлинность этих девятнадцати полотен
Веласкеса, восьми - Гойи, девяти - Греко, двадцати
пяти - Риберы, двадцати двух - Алонсо Кано, десяти -
Вальдес-Леаля, тридцати восьми - Мурильо и
восьмидесяти одного - Сурбарана вызывает
сомнение. И однако, все же как много прекрасных
произведений! Некоторые детали Эдуард
зарисовывает в свой альбом. Подолгу ли стоял он
перед такими полотнами, как "Махи на
балконе" и "Женщины Мадрида в костюмах
мах" Гойи, или у сурбарановского "Монаха"?
Так или иначе, он запомнил их навсегда.
Вероятно, дядюшка Фурнье
водил его полюбоваться и превосходной
коллекцией маршала Сульта; последний, будучи
"знаменитым грабителем испанских церквей",
собрал для своей галереи сотни две картин, и
среди них несколько замечательных Мурильо и
подлинные шедевры Сурбарана.
Стараниями дядюшки Фурнье
приобщение к искусству во время каникул не
прекращается - оно происходит то в Женвилье, то в
имении Понсель близ Монморанси, принадлежащем
артиллерийскому офицеру.
Человек страсти
сосредоточен только на своей страсти. Целиком
поглощенный страстью собственной, дядюшка
Фурнье, нимало не думая о плохих оценках Эдуарда,
а тем более о том, что не следовало бы отвлекать
его от греческого и латыни, норовит, как только он
оказывается рядом, вручить племяннику карандаш.
Он даже подарил ему "Этюды по Шарле" - пусть
мальчик совершенствуется в искусстве рисунка.
Дальше - больше. Занятия в
коллеже Роллен возобновились. Смысла от того, что
Эдуард остался в пятом классе на второй год,
никакого: по сравнению с прошлым годом он так и не
достиг лучших результатов. Но дядюшку Фурнье это
ничуть не интересует - он одно вбил себе в голову
и как-то за воскресным обедом настоятельно
советует г-ну Мане записать Эдуарда на
дополнительные уроки рисунка, которые
проводятся в коллеже Роллен.
Как? Уроки рисунка? Г-н Мане
живо встрепенулся. У него три сына. Для каждого из
них давным-давно уготовано жизненное поприще.
Эдуард и Эжен будут судьями, Гюстав - врачом.
Рисунок! Чем может помочь рисунок в жизни Эдуарду
Мане? Пусть лучше ему об этих глупостях и не
заикаются. А Эдуарду следовало бы уделять больше
времени урокам и школьным занятиям. Дядюшка -
больше к этому разговору не стал возвращаться.
Просто через несколько дней, оставив без
внимания доводы зятя, он отправился в коллеж
Роллен и попросил г-на Дефоконпре записать
Эдуарда на дополнительные уроки рисунка. Платить
за них будет он сам, Фурнье.
Уроки эти - Антонен Пруст их
тоже посещает - не слишком вдохновляют Эдуарда.
Это академизм чистой воды. Копии с какого-нибудь
рельефа, а еще чаще - с гравированных репродукций.
Эдуарда одолевает зевота. Этот
четырнадцатилетний мальчуган имеет собственное
мнение о живописи и рисунке.
Сам он делает в рисовальном
классе только то, что видит. Бог с ними, с гипсами,
которые велено сейчас тщательнейшим образом
воспроизвести на бумаге, - лучше он сделает
несколько портретов своих товарищей. Вскоре
многие начинают подражать его примеру. Пруст,
конечно, в первую очередь. Учитель рисования в
ярости...
...Эдуард переживает муки
переходного возраста. Мальчику просто
необходимо сейчас выплескивать физические силы.
И конечно же, его поведение оставляет желать
лучшего. К лености, небрежению прибавляется
какая-то неугомонность. Г-н Дефоконпре вынужден
признать, что недоволен мальчиком; он считает,
что у Эдуарда "трудный характер". Уроки -
"слабо", внеклассные задания - "слабо";
только по рисунку у Эдуарда "очень хорошо".
Г-н Мане бранит старшего сына. Исправится он или
нет? Возьмется ли наконец всерьез за занятия?
Давно пора подумать о будущем. Неужто он
воображает, что из такого лентяя может
получиться судья?
Эдуард что-то бормочет... Как?
Г-н Мане не ослышался? Ну ладно, если уж на то
пошло, то Эдуард прямо заявляет отцу: у него нет
ни малейшего желания изучать право. Он хотел бы...
И произносит нечто из ряда вон выходящее: он
хотел бы стать художником. Г-н Мане столбенеет. Он
резко бросает сыну, что впредь не желает слышать
ничего подобного. Но Эдуард упорствует. Отец и
сын пререкаются: первый угрожает, второй плачет.
Г-н Мане не может поверить
ушам - Эдуард не желает отречься от своих
прямо-таки бессмысленных намерений. Ребячество!
Мальчишеский бред! Вот результаты пагубного
влияния дядюшки Фурнье! Это он внушил племяннику
подобное сумасбродство. Эдуард любит отца, но и
боится его; он плачет и все-таки не уступает.
Всхлипывая, он говорит, что скорее убежит из дому,
чем будет изучать право.
Невероятно - бунт. И кто
бунтует? Мальчуган, прежде такой робкий, такой
послушный, такой почтительный. Отец не может
прийти в себя. Ну хорошо. Так вскроем же этот
гнойник, и чем скорее, тем лучше. Сам судья
уступать не намерен. Ему доводилось переубеждать
и не такие упрямые головы. Нет, он уступать не
намерен - в самом крайнем случае, так уж и быть, он
может пойти на незначительную уступку. Коль
скоро Эдуард упрямится, то пусть он сейчас же,
немедленно изберет себе карьеру по вкусу - за
исключением, разумеется, карьеры "рапэна".
Вместе с родителями Эдуард
выезжает порою на дачу, в Булонь, на берег
Ла-Манша. Море его влечет. В гимнастике он
преуспевает. Поступить бы в Мореходную школу -
глядишь, и не пришлось бы посещать ненавистный
коллеж. Свойственная подростковому возрасту
неуравновешенность усугубляет упорство Эдуарда.
И, не раздумывая долго, мальчик заявляет отцу, что
станет моряком. Сам г-н Мане домосед, он привык к
Парижу - решение сына не столько удивляет,
сколько разочаровывает его. Уж если не
магистратура, так хоть какая-нибудь служба по
гражданскому ведомству; но вслух возражений
своих он не произносит. Пусть будет флот! Все
лучше, чем богема, общество каких-то мазилок.
Возрастной предел для
поступающих в Мореходную школу - шестнадцать лет.
У Эдуарда мало времени впереди - ему скоро
исполнится шестнадцать. Поэтому уже в конце
школьного года, то есть в июне 1847 года, он будет
участвовать в этом конкурсе.
У ученика третьего класса - и
ученика посредственного - мало шансов на успех.
Тем более что занимается он по-прежнему вяло.
Результаты конкурсных экзаменов более чем
неудовлетворительны.
Провал постарались замять. В
июле следующего года Эдуард получает
возможность еще раз испытать свои силы. В октябре
1847 года г-н Дефоконпре разрешает ему, пропустив
следующий, очередной класс, перейти прямо в
старший - пусть хоть это как-то поможет ему
подтянуться...
Риторика -
"посредственно"; математика -
"удовлетворительно"; история - "весьма
поверхностно"... Что касается оценки "очень
хорошо", полученной за рисунок, то для отца это
хуже всякого порицания. "Прилежание и
поведение: нам не удалось констатировать здесь
никаких сдвигов". Имеет ли смысл при таком
положении подавать на конкурс в Мореходную
школу? В марте Мане узнал, что для тех юношей,
которые будут в течение восемнадцати месяцев
плавать на борту судна, принадлежащего
государству, предельный возраст для поступления
- восемнадцать лет. Эдуарду это на руку:
воспользовавшись изменением порядков, он не
посылает документы на кандидатский конкурс.
Решения министерства по
поводу очередного конкурса в Мореходную школу
меняются. Девятого августа выносят следующее
постановление: чтобы воспользоваться льготой -
продлением срока поступления до восемнадцати
лет, - кандидатам достаточно плавать двенадцать
месяцев. Десятого октября - новое послабление:
плавание может быть совершено на торговом судне:
к тому же его можно заменить путешествием за
экватор.
При сложившихся между г-ном
Мане и его сыном напряженных отношениях плавание
- единственный выход. Эдуард уедет. Неужели в тот
момент он искренне верит, что станет моряком?
Неужели не вспоминает о желании сделаться
художником, из-за которого и воспротивился
отцовской воле? Он продолжает рисовать. Но сейчас
его привлекает главным образом перспектива
большого путешествия. Оно так соблазнительно,
потому что сулит свободу. Уехать - значит
освободиться от отцовского давления.
Некий судовладелец из Гавра,
узнав о последнем министерском постановлении,
делает ловкий ход: он предлагает маменькиным
сынкам, желающим поступить в Мореходную школу,
пройти требуемую минимальную стажировку в
наиболее благоприятных условиях. Принадлежащее
ему судно "Гавр и Гваделупа" повезет их
вместе с преподавателями за экватор, в
Рио-де-Жанейро.
Эдуард записывается в число
участников первого рейса. В самом начале декабря
он уезжает из Парижа в Гавр..."
