"...
В Салоне 1881 года Мане ожидает долгожданная
награда - вторая медаль за портрет Пертюизе,
охотника на львов. Теперь Мане становится
художником "вне конкурса" и имеет право
экспонировать свои произведения без согласия
жюри Салона.
Мане надеется сделать
"нечто" для Салона 1882 года - для первого
Салона, где его полотна будут фигурировать с
отметкой "В.К." ("вне конкурса"). Уж этого
он не упустит!
Но сейчас, когда наконец к
нему пришла слава, с таким трудом завоеванная,
неужели ее дары попадут в бессильные руки?
Неужели как раз тогда, когда ему наконец воздадут
за труды и лишения. все будет кончено?.. Болезнь
Мане неумолимо прогрессирует; он это знает, и
тоска гложет его, и глаза заволакиваются слезами.
Жить! Жить! Мане сопротивляется. Неужели его воля
не сможет пересилить болезнь?..
Мане собирает всю свою волю.
Его слишком рано хотят похоронить. И вот уже его
можно встретить в кафе "Новые Афины", у
Тортони, в кафе Бад, в Фоли-Бержер; у приятельниц,
дам полусвета. И он всегда шутит, иронизирует,
веселится по поводу своей больной ноги, своих
"немощей". Мане хочет осуществить новый
замысел: новую сцену парижской жизни, вид бара
Фоли-Бержер - прелестная Сюзон за стойкой,
уставленной винными бутылками; Сюзон, которую
хорошо знают все постоянные посетители этого
места.
"Бар в Фоли-Бержер" -
произведение живописной тонкости и необычайной
смелости: белокурая Сюзон за стойкой; позади -
большое зеркало, где отражаются зал и
заполнившая его публика. У нее на шее та же самая
черная бархотка, что была у Олимпии, она так же
околдовывающе неподвижна, ее взор холоден, он
волнует своим безразличием к окружающему.
Это сложнейшее произведение
продвигается с трудом. Мане бьется над ним,
многократно переделывая. В мае 1882 года он познает
счастье, созерцая в Салоне "Весну" и "Бар в
Фоли-Бержер", сопровождаемые табличкой
"В.К." Над его полотнами больше не смеются.
Если кое-кто еще позволяет себе их критиковать,
если, например, построение "Бара" с его
зеркалом и игрой отражений находят слишком
сложным, называют "ребусом", то все равно
картины МАне рассматривают серьезно,
внимательно, о них спорят как о произведениях, с
которыми следует считаться. Впрочем, табличка
"В.К." располагает публику к уважению. Волею
этих двух букв Мане становится признанным
художником; буквы эти призывают к размышлениям,
поощряют симпатии (прежде их не решались
высказывать вслух), затыкают враждебные рты... "
***
"В своем последнем большом
произведении "Бар в Фоли-Бержер" художник
словно прощался с жизнью, которой так дорожил, о
которой так много думал и которой не уставал
восхищаться. Пожалуй, никогда еще мировосприятие
мастера не выражало себя в отдельном
произведении с такой полнотой. В нем есть и
любовь к человеку, к его духовной иживописной
поэзии, и внимание к его сложным, незаметным
поверхностному взгляду взаимоотношениям с
окружающим, и ощущение зыбкости бытия, и чувство
светлой радости при соприкосновении с миром, и
ирония, возникающая при наблюдении его. "Бар в
Фоли-Бержер" впитал все то, что Мане с такой
настойчивостью и убежденностью искал, находил и
утверждал в жизни ничем не примечательной.
Лучшие образы, вошедшие в его творчество,
сплелись воедино, чтобы воплотиться в этой юной
девушке, стоящей за стойкой шумного парижского
кабака. Здесь, где люди ищут радости в контакте с
себе подобными, где царит кажущееся веселье,
чуткий мастер вновь открывает образ юной жизни,
погруженной в печальное одиночество. Мир,
окружающий девушку, суетен и многолик. Мане
понимает это и ради того, чтобы прислушаться
только к одному, особенно близкому ему голосу,
заставляет мир этот снова зазвучать "под
сурдинку" - стать зыбким отражением в зеркале,
превратиться в неясное, расплывчатое марево
силуэтов, лиц, пятен и огней. Иллюзорная
двойственность видения, открывающаяся
художнику, физически как бы приобщает девушку к
мишурной атмосфере бара, но ненадолго. Мане не
позволяет ей слиться с этим миром, раствориться в
нем. Он заставляет ее внутренне выключиться даже
из разговора со случайным посетителем,
прозаичный облик которого тоже принимает в себя
зеркало, находящееся прямо за стойкой,где под
углом видится со спины и сама барменша. Как бы
оттолкнувшись от того отражения, Мане возвращает
нас к единственной подлинной реальности всего
этого призрачного зрелища мира. Затянутую в
черный бархат стройную фигурку окружает светлое
сияние зеркал, мраморной стойки, цветов, фруктов,
сверкающих бутылок. Только она в этом
цвето-световоздушном мерцании остается самой
ощутимо-реальной, самой прекрасной и
неопровергаемой ценностью. Кисть художника
замедляет свое движение и плотнее ложится на
холст, цвет сгущается, определяются контуры. Но
возникшее наконец чувство физической
устойчивости героини полотна неконечно:
печальный, чуть рассеянный и недоумевающий
взгляд девушки, погруженной в грезы и отрешенной
от всего вокруг, снова вызывает ощущение
зыбкости и неуловимости ее состояния. Ценность
ее конкретной данности должна, казалось,
примирить с двойственностью мира, ее
окружающего. Но нет, далеко не исчерпанный до
конца строй ее образа продолжает будоражить
воображение, вызывать поэтические ассоциации, в
которых к радости примешивается печаль.
Трудно поверить, что
"Бар" создан умирающим человеком, которому
каждюое движение доставляло жестокие страдания.
Но это так. Эдуард Мане и перед смертью оставался
бойцом, как в жизни был бойцом против буржуазной
пошлости, обывательской лености мыслей и чувств,
человеком редкостной души и ума. Он прошел
трудный путь, прежде чем обнаружил ту подлинную
красоту, которую искал в современной жизни: он
хотел ее открыть и открыл в простых, незаметных
людях, найдя в них то внутреннее богатство,
которому отдал свое сердце."
По материалам
книги А.Перрюшо "Эдуард Мане" и послесловия
М.Прокофьевой. - М.: ТЕРРА - Книжный клуб. 2000. - 400
с., 16 с. ил.
Книга
на ОЗОНе
|