Эпизоды из жизни: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Из воспоминаний
Жана Ренуара, сына художника:
"... Когда Ренуар
писал, он бывал так поглощен сюжетом, что не видел
и не слышал того, что происходит вокруг. Однажды
Моне, у которого вышли сигареты, попросил дать
ему закурить. Не получив ответа, он стал шарить у
своего друга в кармане, где тот всегда держал
табак. Нагибаясь, он пощекотал бородой его щеку.
Мой отец отсутствующим взглядом посмотрел в лицо
друга, находившееся в нескольких сантиметрах от
его собственного, ничуть этому не удивился,
только произнес: "Ах, это ты", - и продолжал
водить кистью, почти не отрываясь.
В лесу Фонтенбло
встречались животные. "Эти олени и лани так же
любопытны, как и люди!" Они привыкли к
молчаливому посетителю, который почти
неподвижно стоял против мольберта. ренуар долго
не догадывался об их присутствии. Когда он
отходил от мольберта, чтобы судить на расстоянии
об эффекте, вокруг начиналось бегство: шелест
травы под копытами открыл Ренуару присутствие
четвероногих зрителей. Он неосмотрительно
принес им хлеба. "Они стали толпиться за моей
спиной, толкать меня мордой, дышать в шею.
Приходилось порой поступать круто... Дадите вы
мне наконец писать или нет?"
Однажды утром
Ренуара, занятого установкой мольберта на
полянке и озабоченного тем, что тучка
"изменила мои краски", удивило отсутствие
его постоянных спутников. Их, возможно, распугала
парфорсная охота. "Мне хотелось бы
перестрелять этих олухов в красных фраках!.. Если
ад существует, то я знаю, как их станут
наказывать: за ними будут гнаться олени, пока они
не задохнуться от усталости!" Когда речь
заходила о физических страданиях, безразлично -
людей или животных, воображение делало для него
этот разговор непереносимым.
Ренуар вскоре понял
причину отсутствия животных: шелест в кустах
указывал на то, что там посторонний. Поняв, что
его обнаружили, из-за деревьев вышел человек, чей
вид не внушал доверия. Одежда на нем была помята и
грязна, глаза смотрели растерянно, руки
дергались. Отец решил, что перед ним сбежавший из
дома умалишенных больной. Вооружившись тростью,
он решил защищаться. Незнакомец остановился в
нескольких шагах от отца и произнес дрожащим
голосом: "Умоляю вас, дайте кусок хлеба, я
умираю с голоду!" Это был
журналист-республиканец, разыскиваемый полицией
Наполеона. Он убежал от агентов, которые пришли
за ним. Вот уже двое суток он бродил без пищи по
лесу. Обессилев, он предпочитал сдаться полиции,
чем продолжать скрываться. Ренуар сбегал в
деревню и принес оттуда куртку и ящик художника.
"Вас примут за одного из наших. Здесь никому в
голову не придет вас расспрашивать. Крестьяне
привыкли видеть, как мы разгуливаем". Рауль
Риго провел несколько недель в Марлотт вместе с
художниками. Писсарро предупредил друзей
беглеца в Париже, которые переправили его в
Англию, где он оставался до падения Второй
империи.
Такова первая часть
приключения. Вот его окончание: прошло несколько
лет. Произошли война, разгром, бегство Наполеона
III. Ниже я расскажу про жизнь Ренуара в этот
период. Он возвратился в Париж незадолго до конца
Коммуны. Триумф Курбе, ставшего великим
политическим деятелем, и разрушение Вандомской
колонны, почитаемое художником венцом его
назначения, не вскружили голову юному собрату. Ни
Коммуна, ни император, ни республика не рассеят
тумана, который простирается между природой и
глазами человека. Поэтому Ренуар работал над
единственной задачей, которая его занимала: над
рассеиванием этого тумана. Он писал. Как-то он
расположился со своим мольбертом на берегу Сены.
К нему подошло несколько национальных
гвардейцев. Он не обратил на них внимания. Погода
была чудесной: неяркое зимнее солнце заливало
все золотисто- желтым светом, открывая в воде
краски, до того им не подмеченные. Отдаленный гул
снарядов версальцев, обстреливавших форт Мюэтт,
едва заглушал тихий плеск воды у набережной. У
одного из гвардейцев внезапно возникло
подозрение. Этот человек, покрывавший полотно
таинственными мазками, не мог быть настоящим
художником. Это был версальский шпион! И его
картина была планом набережных Сены, необходимым
для подоготовки высадки отрядов противника. Он
поделился своими подозрениями с другими
гвардейцами: новость мгновенно
распространилась. Ренуара окружила толпа. Кто-то
настаивал на том, чтобы сбросить художника в
воду. "Холодная ванна мне ничуть не улыбалась,
но мои объяснения были бесполезны. У толпы нет
мозгов". Национальный гвардеец предложил
свести шпиона в мэрию VI округа, чтобы его там
расстреляли. "Он, может быть, даст
показания!" Старая женщина требовала, чтобы
шпиона утопили: "Топят же котят, а уж они
наверняка не натворили того, что он". По
счастью, гвардеец настоял на своем и отца
потащили в мэрию VI округа. Там круглые сутки
дежурил взвод для расстрела шпионов. Ренуара уже
вели к месту казни, когда он вдруг увидел беглеца
из Марлотт. Тот был великолепен - опоясан
трехцветным шарфом, со свитой в блестящих
мундирах. Ренуару удалось привлечь его внимание.
Рауль Риго бросился к нему и сжал в своих
объятиях. Поведение толпы тотчас изменилось.
Отец проследовал вдоль строят отдающих честь
гвардейцев за своим спасителем на балкон, откуда
открывался вид на площадь, где толпились зеваки,
сбежавшиеся посмотреть на расстрел шпиона. Риго
представил отца толпе. "Марсельезу в честь
гражданина Ренуара!" - скомандовал он. Я
представляю себе смущение моего отца, неловко
кланяющегося и неумело отвечающего на
приветствия и крики толпы.
Ренуар
воспользовался встречей и попросил у своего
друга пропуск, чтобы навещать семью, которая
укрылась в Лувесьенне, в деревенском доме моего
деда. Прежде чем расстаться с отцом, Риго дал ему
совет. "Не показывайте этот пропуск, если
попадетесь версальцам. Они вас расстреляют на
месте!" Другой друг Ренуара, князь Бибеско,
пользовался большим влиянием в лагере
противника. Он случайно узнал, что отец находится
в Лувесьенне, навестил его там и распорядился
выдать ему версальский пропуск. Ренуар отыскал
дуплистое дерево в заброшенном саду в конце
улицы Вожирар, где стояли аванпосты реакционеров
и начинались линии коммунаров. Прежде чем
перейти границу, он прятал компрометирующий
пропуск, заменяя его доброкачественным, а на
обратном пути снова производил нужную замену.
Обстрел Парижа продолжался. Однако живопись была
сильнее осторожности. У Ренуара была начата
картина с моделью в Париже и несколько пейзажей в
Лувесьенне.
Эпизод с Раулем Риго
заставил меня перескочить через войну 1870 года.
Поражение нисколько не отразилось на судьбе
Ренуара. Он рассказывал мне о войне 1870 года лишь с
тем, чтобы лишний раз подчеркнуть преимущества
политики "поплавка". Его рассказ звучал
отнюдь не победно, а, напротив, был проникнут
большой печалью. Воспоминания того времени
всякий раз воскрешали в памяти тяжелую утрату, о
которой я вам вскоре поведаю.
Хотя отец не
проходил военной службы, ему пришлось явиться в
рекрутское присутствие во Дворце инвалидов.
Там его признали годным для военной службы.
Поставленный в известность князь Бибеско
настаивал, чтобы отец согласился на зачисление в
штаб генерала дю Барайля, адъютантом которого
был он сам: "Вы захватите свои краски и будете
заниматься живописью. Немки с их белокурыми
волосами и румяными щеками послужат для вас
прекрасными натурщицами. Разумеется, Берлин не
слишком веселый город, но мы, может быть, будем
стоять гарнизоном в Мюнхене. Покатаемся по озеру
и будем пить хорошее пиво". Мой отец проявил
твердость. Необходимость идти драться ему ничуть
не улыбалась. "Я очень боялся выстрелов, но не
мог себе представить, что кто-нибудь пойдет за
меня сражаться, пока я стану заниматься
живописью с генералом дю Барайлем. Если бы того,
кто пошел за меня, убили, я потерял бы сон на всю
жизнь. Я твердо объявил Бибеско, что буду там, где
укажет судьба". Базиль принял приглашение
Бибеско, его не прельщала идея заниматься
живописью, пока другие пойдут в штыковую атаку,
но соблазняла перспектива скакать на лихом коне,
мчаться под свист пуль, отвозя ответственное
донесение, от которого зависит исход сражения.
Сначала течение
понесло "поплавок" в кирасирский полк.
Однако генеральный штаб как раз решил увеличить
кавалерийские части, "чтобы быстрее добраться
до Берлина!" Понадобилось объезжать лошадей. В
соответствии с неподражаемой логикой армии,
моего отца, в жизни не сидевшего верхом на лошади,
послали в ремонтный запас в Бордо. Он провел всю
войну сначала в этом городе, потом в Тарбе, вдали
от пальбы, заставлявшей его вздрагивать.
Прибыв в эскадрон,
он честно заявил унтер-офицеру, что не умеет
сидеть на лошади, "рискуя, что меня переведут в
пехоту, но я хотел быть честным до конца".
Унтер-офицер послал его к лейтенанту, тот к
капитану. Последний нисколько не удивился.
"Какая у вас профессия?" -
"Худождник-живописец". - "Еще удачно, что
они не послали вас в артиллерию". Это был
славный малый, профессиональный кавалерист,
обожавший лошадей и огорченный тем, что с ними
придется скоро расстаться и отправить на эту
"бессмысленную бойню". Дочь капитана
увлекалась живописью. "Вы будете давать ей
уроки". - "Я мог бы, пожалуй, научиться ездить
верхом". - "Верно! Это вы здорово
придумали!" Оказалось, что у Ренуара были
кавалерийский способности: через несколько
месяцев он сделался законченным наездником.
Капитан поручал ему самых нервных лошадей.
"Ренуар отлично с ними справляется. Вначале он
позволяет им делать что угодно, а кончается тем,
что они делают все, что он захочет". Молодой
кавалерист применял к лошадям тот же
снисходительный метод, что и к моделям. "Я был
совершенно счастлив. У капитана я был принят как
свой человек. Следил, как девочка пишет маслом, и
между тем сам делал ее портрет. У нее была
превосходная кожа. Я рассказывал ей про своих
парижских друзей. Очень скоро она сделалась еще
большей революционеркой, чем я. Ей хотелось сжечь
картины г-на Винтерхальтера".
Капитана перевели в
Тарб и он захватил с собой моего отца, которому
все больше и больше нравилась его новая
профессия. "Надо увидеть тарбскую лошадь. Мне
они нравятся больше всех: в этих крепышах как раз
достаточно арабской крови, чтобы придать им
благородство..."
Сразу после
демобилизации, в самый разгар Коммуны, Ренуар
вернулся в Париж. Он стал разыскивать друзей.
Почти все покинули столицу. Кто-то сообщил моему
отцу о смерти Базиля. Тот был убит, когда все было
уже проиграно и разгром был очевиден, и убит не
скачущим верхом на коне по полю сражения, в стиле
Делакруа, а глупейшим образом, при
артиллерийском обстреле в Бон-ла-Роланд, на
грязной дороге, которую немцы засыпали
снарядами, чтобы увеличить растерянность
беглецов. Бибеско, раненый за несколько дней до
катастрофы, сумел выбраться: крестьяне спрятали
его в овине и выходили.
У Ренуара были
многочисленные связи среди революционеров. Мы
знаем о его преклонении перед Курбе. Он, однако,
отказался от всякой административной должности.
Снова "поплавок"! И главным образом твердое
убеждение, что дело художника - писать! "Я
несколько раз ходил к Курбе. Все мысли его были
заняты Вандомской колонной. Счастье
человечества зависело от ее падения".
Ренуар не любил
задерживаться на этом периоде из-за воспоминаний
о Базиле, "таком чистом, подлинном рыцаре,
друге моей молодости!", а также оттого, что во
время Коммуны, и особенно после
"злоупотребляли расстрелами". Он слишком
любил жизнь, чтобы его не отвращало видение
смерти. "Славные ребята, полные добрых
намерений, но нельзя же повторять Робеспьера! Они
отстали на восемьдесят лет. И зачем сжигать
Тюильри? Дворец никому не мешал и не был такой
"подделкой", как те, что мы видим теперь".
Коммуну разгромили.
В Париж вошли версальцы. На смену казням
реакционеров пришли казни народных трибунов.
"Единственная казнь, которую я допускаю, это
казнь Максимилиана в картине Мане. Красота
черных пятен оправдывает грубость сюжета".
Курбе был арестован и поговаривали о его
расстреле. Не спасло ли его вмешательство князя
Бибеско, которого предупредили друзья художника?
Вероятно. Прежде чем расстаться с Коммуной,
приведу еще одно высказывание Ренуара: "Это
были сумасшедшие, но в них был тот огонек, который
не затушишь". Ренуар не дожил до того, чтобы
увидеть, как маленький огонь превратился в
огромное пламя..."
По материалам из
книги:
Жан Ренуар. "Огюст Ренуар".
Ростов-на-Дону: изд-во "Феникс", 1997. - 416 с.
