Импрессионизм в сети
Пьер Огюст Ренуар
Эпизоды из жизни:
Мастерская Глейра
Пьер Огюст Ренуар: коллекция
Огюст Ренуар в домашнем электронном музее
(100 электронных альбомов великих художников,
включая импрессионистов)Пьер Огюст Ренуар в музеях
Пьер Огюст Ренуар: литература
Эпизоды из жизни: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Из воспоминаний Жана Ренуара, сына художника:
"...Когда Ренуар заявил о своем желании учиться в школе живописи, его друзья "художники" - Улеве, Лапорт и его шурин Лере - единогласно посоветовали ему мастерскую Глейра, считавшуюся тогда одной из лучших в столице.
Ренуар прежде всего хотел научиться рисовать фигуры. "Мой рисунок был точен, но сух". Я спросил, считает ли он, что школа дала ему что-нибудь. "Очень много, и даже вопреки преподавателям. Сам факт копирования по десяти раз одного и того же - превосходен. Это скучно, и если бы ты за это сам не платил, то не стал бы этого делать. Однако, чтобы как следует научиться, есть Лувр. Для меня в момент школы Глейра Лувром был Делакруа".
Из упоминаний Ренуара об этом периоде заслуживают, на мой взгляд, внимания два факта: вытянутый им при жеребьевке счастливый номер и встреча с Базилем. Если бы не первое, ему пришлось бы отслужить семь лет во французской армии. В то время воинская повинность была основана на жеребьевке. Тот, кто выигрывал в эту лотерею, освобождался от службы, проигравший зачислялся в армию на семь лет. Я перебил отца, чтобы поздравить его с везением, которое избавило его от такого испытания. "Ничего нельзя сказать. Я, возможно, стал бы баталистом. Должно быть любопытно писать осады городов, с разноцветными палатками и облачками дымов".
Знакомство с Базилем знаменовало проникновение Ренуара в новый мир, переход из провинции в Париж. "Сколько парижан остаются провинциалами и сами этого не подозревают". Я спросил Ренуара, имеет ли он в виду ограничение знакомств своим кварталом. "Напротив, в собственном квартале можно изучить всякую вещь до конца, и это лучший способ избегнуть провинциализма. Провинциализм - это неумение разбираться, говорить, например: Бугро и Сезанн - художники, словно между ними было что-либо общее!.."
"Портрет Базиля". 1867 г.
Холст, масло. 105х73,5 см.
Музей д'Орсэ, Париж."Если бы ты только знал Базиля!" Этот возглас сопровождала теплая улыбка. Ренуар видел себя двадцатилетним, переступающим порог ателье Глейра, обширное пустое помещение, набитое молодыми людьми, склоненными над мольбертами. Из застекленного проема, обращенного, согласно правилу, на север, изливался серый свет на обнаженную натуру - мужчину. "Папаша Глейр заставлял его надевать кальсоны, чтобы не спугнуть женскую клиентуру". В классе находились три женщины, одна из которых была англичанка, маленькая, круглая, вся в веснушках. Всякий раз она просила, чтобы натурщик снял "малиньки калисон". Глейр, бородатый близорукий швейцарец могучего сложения, не соглашался. Тогда англичанка отвела его в сторону. Прочие ученики уверяли, что подслушали, как она говорила: "Мистер Глейр, я все знаю, у меня есть любовник". Глейр будто бы ответил: "Я не хочу лишиться учеников из Сен- Жерменского предместья!" При этом, разумеется, отчаянно копировался акцент обоих. Ренуар на работе всегда носил длинную белую блузу, принятую у рабочих декораторов. Как произошло позднее с приказчиками в сцене, которая привела к знакомству с Диазом, этот костюм вызвал насмешки учеников, в большинстве отпрысков обеспеченных родителей, затеявших поиграть в "художников"! Некоторые из них даже надевали куртку из тонкого черного бархата и берет. Ренуар чувствовал себя неловко в этой среде, столь отличной от общества парижских ремесленников, которое он до этого считал своим. Однако насмешки его не трогали. Он пришел сюда с тем, чтобы научиться рисовать фигуры и, покрывая бумагу штрихами угля, забывал обо всем вокруг, целиком поглощенный моделью.
Ренуар уже с неделю посещал школу, когда, как-то вечером, при выходе, к нему подошел один из учеников. "Ты идешь по направлению к Обсерватории, я живу на улице Кампань-Премьер". Мастерская Глейра помещалась на левом берегу, и мой отец нанял себе комнату поблизости. Своего собеседника он приметил раньше, "представительного молодого человека, по-настоящему элегантного, с манерой одеваться того круга, где отдают лакею разнашивать новые ботинки". Они пошли вместе через Люксембургский сад. Скупой осенний луч солнца оживлял вид. Кругом детвора, кормилицы, солдаты, целый рой цветных пятен, резко выделявшихся на золоте листвы и сером фоне облетевших цветников. Базиль сказал, что именно все это ему хочется передать. "С огромными классическими композициями теперь покончено. Гораздо увлекательнее картина повседневной жизни". Ренуар не ответил. Его внимание привлек орущий младенец, забытый в коляске. Кормилицу, стоявшую в нескольких шагах, целиком занимали ухаживания бравого гусарского трубача. "Этот ребенок задохнется". Не выдержав, Ренуар робко покачал коляску. Ребенок замолк. Внезапная тишина вернула кормилицу к своему долгу. Заметив склонившегося над коляской незнакомца, она завопила. Гусар стал грозно наступать на Ренуара. Со всех сторон надвигались свирепые мамаши: "Похититель детей!" Вмешался садовый сторож. Новый друг Ренуара объяснил, в чем дело, достал визитную карточку, говорил свысока. Шикарная внешность юноши заворожила сторожа, он отвесил ему низкий поклон, потом сказал Ренуару: "Больше не попадайся!" Приятели невольно рассмеялись. "Зайдем выпьем по кружке", - предложил Базиль. Они уселись в Клозри де Лила. "Что заставило тебя ко мне подойти?" - спросил отец. "Твоя манера рисовать, - ответил Базиль, - мне кажется, что из тебя выйдет толк".
Я прерываю рассказ, чтобы сказать несколько слов по поводу инцидента с ребенком. Отец часто говорил мне о своем страхе перед толпой и ее враждебности по отношению к нему. Он приводил несколько примеров таких недоразумений. Я уже упоминал про случай с приказчиками и Диазом. Как совместить эту неприязнь посторонних людей с горячей привязанностью к отцу всех, кто его знал? Мне приходится снова вернуться к невольной странности Ренуара. Его скромная манера держаться не могла скрыть того, что он гений, - аномалию, чудовищную для непривычных глаз. Привыкаешь ко всему. К Ренуару привыкали очень быстро. Однако первое впечатление было поразительным. Облик Ренуара был так же далек от условностей, как и его живопись. Вечная сказка про гадкого утенка.
Вернемся к Базилю. Этот новый в жизни отца человек был из богатой семьи, которая принадлежала к старой парижской буржуазии. Его родители знали Эдуарда Мане. Мэтр несколько раз принимал его в своей мастерской. "Пойми, что Мане для нас так же важен, как были Джотто или Чимабуэ для итальянцев кватроченто. Вот-вот наступит Возрождение. Нам необходимо в нем участвовать. Ты знаешь Курбе?"
Базиль и Ренуар стали мечтать об основании группы, которая бы продвинула еще дальше искания этих мастеров. Они предугадывали импрессионизм. Их приобщение к культу природы уже носилось в воздухе. Не колеблясь, они жертвовали посещением музеев, чтобы созерцать феерию осенних красок. Услышав разговор про молодого художника, "примкнувшего к новому течению", они спешили навести о нем справки. Всякий раз их ждало разочарование: они натыкались на "литературщиков", воображающих, что живопись создана для того, чтобы рассказывать истории. "Когда хочешь рассказать историю, бери в руки перо и пиши. Либо прими в гостиной картинную позу и рассказывай!"
Мне с трудом удавалось вырвать у отца обрывки сведений о дружбе с Базилем, об их мечтах и работе. "Важно то, что Базиль был очень талантлив... и мужествен. Без мужества не обойдешься, а когда есть деньги, неминуемо превратишься в светского человека. Наше открытие природы кружило нам голову". Зато отец любил задерживаться на анекдотах, казавшихся мне малозначительными. Он подтвердил мне хорошо известный рассказ про Глейра, который остановился против него и долго с удивлением рассматривал его этюд. "Вы очень ловки, молодой человек, очень способны, но можно подумать, что вы пишете для забавы. - Совершенно верно, - ответил отец, - если бы это меня не забавляло, я бы не стал писать!" Этот ответ справедливо рассматривается несколькими авторами работ о Ренуаре как принципиальное заявление.
Радость, испытываемая Ренуаром за работой, не мешала ему быть отличным учеником. Он блестяще выдержал экзамен по анатомии, по перспективе, рисунку и передаче сходства. На выпускных экзаменах он прошел одним из первых. Фантен-Латур, находившийся тогда в зените славы и посещавший изредка мастерскую Глейра, открыто выражал свое восхищение этим учеником, "чья виртуозность возвращает нас к итальянскому Ренессансу". Он пригласил его к себе и поддержал Глейра, предостерегавшего Ренуара против "неумеренного культа цвета". Ренуар, как всегда вежливый, поддакивал. Чтобы доставить удовольствие Глейру, "продавцу супа, но славному человеку", он написал для него по всем правилам "тело из леденца, возникающее на аспидно-черном фоне, с отраженным светом на плече и страдальческим лицом, какое бывает, когда схватит живот". Глейр было восхитился, а потом был неприятно поражен. Его ученик доказал, что может писать в "драматическом" жанре, и тем не менее продолжает изображать людей, "какими они бывают в любой день своей жизни". "Вы, вы смеетесь над всеми!"
Базиль привел в мастерскую Глейра молодого художника, готового, как и он, решительно "покончить с шаблонами". Это был Сислей. Его отец, английский коммерсант, женился на француженке и поселился в Париже. После каждого сеанса три приятеля отправлялись в Клозри и там крепко спорили. Ренуар был самый молодой. Затем когорту укрепил Моне. Он был старше отца и моложе остальных. Присущая Моне уверенность в себе вскоре сделала его вождем группы. Франк-Лями и еще несколько учеников, чьи имена до меня не дошли, также примкнули к молодым "непримиримым". Писсарро никогда не работал в мастерской Глейра. Базиль встретил его у Мане и привел на сборище в Клозри. Папаша Глейр чувствовал, что в стенах его мастерской назревает бунт. Он застал юную англичанку в веснушках, кладущей мазок чистой киновари на кончики сосков своей "натуры". Глейр вспыхнул: "Это непристойно!" Ученица отпарировала: "Я за свободную любовь и мсье Курбе!"
"Моне читает". 1872.
Холст, масло. 61х50.
Музей Мармоттен. Париж.Всех фанатичнее были Писсарро и Моне. Они первыми окончательно отреклись от изучения мастеров прошлого, провозглашая природу единственным учителем. Коро, Мане, Курбе и художники школы Фонтенбло уже работали на природе. Однако, воспроизводя ее, они следовали заветам старых мастеров. "Непримиримые" хотели переносить на холст свое непосредственное восприятие, без всякой транспонировки. Они считали любое литературное объяснение сюжета отречением. Ренуар был с ними солидарен, однако с некоторыми оговорками. Он не мог забыть горожанок Фрагонара. Ему хотелось узнать, писал ли Фрагонар в своих портретах только "то, что он видел", или руководствовался в своей работе рецептами, оставленными предшественниками. И все же поток увлекал неодолимо. После недолгих колебаний "поплавок" с упоением нырнул в водоворот естественных впечатлений, составлявших кредо новой живописи.
Все побуждало Ренуара идти вместе с "непримиримыми" - его любовь к жизни, потребность насытиться всеми ощущениями, доступными органам восприятия, у него особенно восприимчивым, и, наконец, талантливость товарищей. Официальная школа, подражатель подражателей старых мастеров, выглядела мертвой. Ренуар и его товарищи были полны жизни. На них легла задача обновления французского искусства.
Страсти кипели ключом на собраниях "непримиримых". Их участники горели желанием поведать миру открытую ими истину. Идеи возникали, сталкивались, дождем сыпались декларации. Один из них совершенно серьезно требовал сжечь Лувр. Отец стоял за то, чтобы его сохранить в качестве убежища для детей во время дождя. Убеждения не мешали Моне, Сислею, Базилю и Ренуару усердно посещать курсы папаши Глейра. Культ природы не был несовместим с изучением рисунка.
Моне повергал в изумление своего учителя. Впрочем, он изумлял всех не только своей виртуозностью, но и манерами. Когда он появился в мастерской, ученики, завидуя его великолепной внешности, прозвали его "денди". Отец, державшийся скромно, восхищался изысканной элегантностью своего нового друга. "У него не было ни гроша, а он носил сорочки с кружевными манжетами". Моне начал с того, что отверг предложенный ему для работы табурет, пригодный, по его словам, только для того, чтобы доить коров. Ученики писали обычно стоя, но имели право присаживаться на табурет. Глейр часто, давая указания, становился на конец маленького помоста, предназначенного для натурщика. Однажды Моне занял его место. "Мне необходимо находиться ближе, чтобы ухватить структуру кожи", - объяснил он пораженному Глейру. Моне относился ко всем ученикам, за исключением друзей- единомышленников, как к некоей безымянной массе. Это "лавочники", заявлял он. Одной ученице, хорошенькой, но с вульгарными манерами, оказывавшей ему знаки внимания, он сказал: "Вы меня извините, но я признаю только герцогинь... или служанок. Идеалом была бы служанка герцогини".
Писсарро был совсем другого склада. Он был на десять лет старше Ренуара. Его родиной были Антильские острова: он говорил медленно, с чуть певучим акцентом. Одевался Писсарро небрежно, но выражался изысканно. Ему суждено было стать теоретиком новой школы.
Ренуару пришлось покинуть мастерскую Глейра и вернуться к декоративным работам. У него не осталось ни одного су. Это не повело к отказу от "большой живописи"; он оставался верным и деятельным членом группы. Его семью огорчало избранное им рискованное направление. "Он художник, но умрет с голоду", - говорил мой дед. Даже Лиза советовала отцу быть осторожнее и заняться портретами. "Именно это я и делал. Плохо было то, что позировали мне друзья и делал я эти портреты даром". Но и в лоне семьи в лице самого младшего брата Эдмона нашелся защитник. Он не отказался от своей мечты стать писателем и, по существу, уже был им. В восемнадцать лет он сотрудничал в газетах. Эдмон написал первую статью о своем брате, рассказал про собрания в Клозри и возникновение нового движения в среде некоторых молодых художников..."
По материалам из книги:
Жан Ренуар. "Огюст Ренуар". Ростов-на-Дону: изд-во "Феникс", 1997. - 416 с.
