Эпизоды из жизни: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Весной 1886 года в мастерскую
Кормона поступил странный новичок.
Он приехал из Голландии и был намного старше
остальных учеников. Юные художники с изумлением
рассматривали этого человека с измученным лицом.
Они знали только его имя - Винсент.
Он клал краски на холст с
такой стремительностью и силой, что дрожал
мольберт. Пыл, с которым он работал, молчаливая и
дикая страстность Винсента никак не вязались с
их собственной бесшабашностью, и они испытывали
перед ним чувство неловкости и даже, пожалуй,
побаивались его. Никто не решился бы подшутить
над новичком, как это было принято в мастерской.
Интересно, как отнесется к его этюдам Кормон? В
них отражались и темперамент, и резкость их
автора.
Кормон категорически
запрещал вносить какую-либо отсебятину в
поставленное задание. Винсент все изменил.
Табурет, на котором сидела обнаженная натурщица,
он превратил в диван, покрытый тканью; вместо
грязного полотна, служившего фоном, написал
роскошную драпировку. Ученики хихикали. Они уже
заранее представляли себе ярость Кормона,
которого недавние стычки с Бернаром отнюдь не
располагали к уступчивости. Кормон чувствовал,
что его авторитет среди учеников падает, и от
этого злился.
Когда в мастерскую вошел
Кормон, все замолчали. И по мере того, как он,
переходя от одного мольберта к другому,
приближался к голландцу, становилось все тише. Не
шелестела бумага, не скрипел уголь. Полная
тишина. Но вот автор "Каина" подошел к
мольберту Винсента, окинул взглядом полотно и
замер. Несколько минут, не сделав ни единого
движения, он рассматривал холст, потом, поспешно
высказав несколько замечаний по поводу рисунка
этой поразительной композиции, направился к
следующему ученику.
Лотрек постепенно сблизился
с новичком. Этот человек притягивал его. Несмотря
на разницу характеров, их многое роднило. Винсент
был братом Тео Ван Гога, директора галереи,
принадлежавшей фирме "Буссо и Валадон" на
бульваре Монмартр. Ему было тридцать три года, и
он уже испытал лишения и одиночество. Рисовать он
начал всего шесть лет, а писать - четыре года
назад. Случалось, с пустым желудком, но всегда с
горячим сердцем, он бродил по равнинам Севера.
Подобно Лотреку, стать художником его заставила
судьба. Он хотел бы жить, как все люди, - жить
"настоящей жизнью", меланхолично говорил он,
но это ему не было дано. Как и Лотрек, он
чувствовал себя отверженным. И уж кому-кому, а не
ему смеяться над короткими ногами калеки. Он
слишком хорошо знал, как зло может шутить судьба.
За что бы он ни брался, его во
всем постигала неудача. Даже в любви ему не везло,
в самой обыкновенной, заурядной любви. Как
Лотрек, он был из тех мужчин, которые не
пользуются благосклонностью женщин.
Двухфранковые девицы, бордели - вот его удел. Он
вздыхал, сопел - и, движимый тем огромным запасом
жизненных сил, которые таились в нем, бродил по
свету, неся людям свою любовь, которую все
отвергали.
Лотрек не разделял с ним ни
этого стремления любить, ни сочувствия, которое
вызывали в Ван Гоге страдания других, так же как
он не разделял и человеколюбия Брюана. Лотрек был
безжалостен и беспощаден ко всем, в том числе и к
самому себе. Он никого не осуждал, но никого и не
одобрял: он лишь наблюдал. Он не давал оценок, а
просто анализировал, не проявляя своих чувств,
так как по характеру своему был безразличен к
вопросам морали. Он стремился лишь подметить
жизнь - только жизнь без прикрас.
Картины Ван Гога -
откровение, картины Лотрека - познание. Ван Гог -
сама сердечность, Лотрек - сама трезвость. Они,
казалось, жили на разных полюсах, однако оба
горели одинаковым огнем - только Винсент более
неистовым, напоминавшим извержение вулкана с
кипящей лавой, а Лотрек менее ярким, но таким же
мощным и испепеляющим, ибо у обоих этот огонь
разжигался отчаянием.
Тем временем в мастерской
развернулись новые события. Один из учеников
обозвал Кормона "старым академиком".
Анкетен, очередная любовница которого питала
склонность к импрессионистам (у нее было
несколько работ Кайботта), забыл о Микеланджело и
Рубенсе и стал "непримиримым", теперь с его
языка не сходило имя Моне, и он решил поехать к
нему в Ветёй. Анкетена привлекал также
"дивизионизм" Сёра, чья картина
"Гранд-Жатт" вызвала скандал и была гвоздем
восьмой выставки импрессионистов. Восстал
против Кормона и Ван Гог, понося мэтра на своем
тяжеловесном французском языке. И даже Лотрек
взбунтовался: "Я пришел сюда учиться ремеслу, а
не для того, чтобы подавляли мою
индивидуальность".
Кормон, разъяренный, закрыл
мастерскую.
Однако вскоре Анкетен и
Бернар отказались от принципов Сёра и Синьяка и
избрали для себя прямо противоположную теорию.
Надо добиваться индивидуального упрощения и
яркого колорита, цвета большими плоскостями,
синтетического и обведенного контуром. Теперь
уже Анкетен поносил дивизионизм: "Владея
пастозной и литой поверхностью, которую дает
масло, глупо писать какими-то конфетти и
червяками".
Ван Гога возмущала
официальная оппозиция новаторам, и он задумал
устроить большую выставку, на которой будут
представлены Анкетен, Бернар, Лотрек, он сам и еще
несколько художников, в том числе его друг Гоген
и один из соотечественников - голландец Конинк.
Их группа наконец заявит о своем существовании!
Но где и каким образом раздобыть помещение?
Винсент иногда ходил в
рабочий ресторан на авеню Клиши, недалеко от
"Ла Фурш", и ему пришло на ум, что огромный
зал этого ресторана с великолепным освещением
удивительно подходит для выставки. К тому же,
решил человеколюбивый Ван Гог, это совсем
неплохо - попробовать непосредственно
воздействовать на благородное сердце
"простого человека". Переговорив с хозяином,
Ван Гог получил разрешение повесить на стены все
картины, какие он пожелает. Итак, "Группа
Малого бульвара" (так называл ее Винсент в
отличие от группы импрессионистов, которую он
именовал "Группой Большого бульвара", то
есть бульвара Монмартра) весной представила свои
произведения на обозрение посетителей
ресторана.
"Простой народ" принял
их с изрядной долей недоумения и, хлебая суп и
уплетая жареную картошку, отпускал иронические
замечания по поводу этой новаторской живописи.
Пришли посмотреть на выставленные картины и
несколько художников и любителей живописи. А
Бернару и Анкетену даже посчастливилось продать
по одному холсту. Однако вскоре это предприятие
лопнуло. Из-за неприязненного отношения к
выставке посетителей ресторана между хозяином и
Ван Гогом произошел резкий разговор. Голландец в
бешенстве помчался за ручной тележкой и, свалив
на нее все картины, увез их. "Малый бульвар"
бесславно закончил свое существование.
Лотрек мало обращал внимания
на всю эту шумиху. К тому же и дивизионизм и
синтетизм в общем не волновали его. Но к
дискуссиям, которые вели Анкетен и Бернар, он,
конечно, прислушивался, понимал значение их
новаторства и заимствовал у них то, что находил
интересным. Они советовали упростить цвет и
рисунок, и это соответствовало его манере. Но он
не собирался ни проповедовать какую-либо теорию,
ни примыкать к какой-либо школе или защищать их.
Любая школа инстинктивно отталкивала его. Он
идет и будет идти своей дорогой, только своей,
ничего не проповедуя.
В этом отношении ему был
гораздо ближе Ван Гог, чем Анкетен и Бернар. Ван
Гог никого не предавал анафеме и всегда, даже в
тех произведениях, которые были ему совершенно
чужды по духу, находил что-нибудь хорошее и
поучительное. Восторженность была его обычным
состоянием. Когда он приехал в Париж, он
компоновал крупными темными пятнами,
прописанными битумом.
Познакомившись с
импрессионизмом, он начал высветлять свою
палитру. Он вообще легко поддавался самым
противоречивым влияниям и с удивительной
быстротой усваивал все новое, применяя его на
практике. Лотрек тоже охотно извлекал пользу из
уроков других, прислушивался и присматривался. У
Ван Гога это объяснялось дружелюбием, которым
были окрашены все его поступки, и непреодолимой
потребностью высказаться, у Лотрека -
скромностью, полным отсутствием тщеславия. И ни
того, ни другого нельзя было обвинить в
догматизме.
Лотрек с неослабным
вниманием следил за настойчивой работой
Винсента. С каждым днем его все больше тянуло к
этому голландцу. Его упорство, неистовость,
страстная убежденность - все эти черты были
сродни самому Лотреку. Он, как никто, понимал
такие бурные натуры, они отвечали его душевному
миру. Многим молодым художникам Монмартра Ван
Гог казался странным, непонятным,
экзальтированным. Но все, что удивляло и смущало
других - его возбужденность и вспыльчивость, -
Лотрек находил вполне естественным. В конце
концов, Ван Гог был не более сумасброден, чем граф
Альфонс, который с невозмутимым видом, под
насмешки толпы, прогуливал в экипаже по улица
Парижа своих соколов, чтобы они подышали свежим
воздухом. Да, Ван Гогу было далеко до графа
Альфонса, да и вообще само слово "сумасброд"
совсем не вязалось с ним - ведь жизнь графа
Альфонса, неспособного поставить перед собой
достойную цель, была совершенно пустой, в то
время как жизнь Ван Гога отмечена стремлением к
абсолюту. Глядя на Ван Гога, Лотрек понял, что,
будь он, Лотрек, бездельником, он превратился бы в
такого же сумасброда, как и его отец, что живопись
не только дает ему возможность жить, но и
является для него искуплением, оправданием
перед… Перед чем? Он ни во что не верил. Но разве
люди с ярко выраженной индивидуальностью всегда
могут объяснить свои поступки? Они так поступают,
вот и все…
Лотрек сделал пастельный
портрет Ван Гога, в три четверти, передав позой
напряжение и волевой характер художника.
Особенность этого портрета заключалась в том,
что Лотрек заимствовал у Винсента технику
раздельного штриха, которая позволяет гораздо
лучше, чем тщательные анализы импрессионистов
передать схваченное на лету движение.
"Портрет Ван Гога". 1887 г.
Картон, пастель. 54х45 см.
Амстердам. Государственный музей.
Зимой Ван Гог впал в
меланхолию. Вторая попытка вместе с Лотреком,
Бернаром и Анкетеном организовать народную - и к
тому же постоянную - выставку в ресторане-кабаре
"Тамбурин" на бульваре Клиши потерпела
неудачу так же быстро, как и первая. Винсент взял
от Парижа и художественных школ все, что мог. Он
жаждал больше солнца, больше света. Он стремился
к полыхающим землям, к тому, что называл Японией:
юг Франции, Африка. Ах, когда же наконец будут
основаны фаланстеры для художников, эти убежища
среди пустыни жизни, "бедные извозчичьи
лошади" живописи будут в тепле. Лотрек, видя,
как нуждается Ван Гог, не раз помогал ему. Но Ван
Гога волновала не собственная судьба: Лотрек
богат, так почему бы ему не создать общинную
мастерскую? Он не давал Лотреку покоя, делясь
своими идеями.
Когда у Ван Гога созревал
какой-нибудь план, он уже не мог думать ни о чем
другом. Лотрек по складу своего характера
ненавидел всякую филантропию, и настойчивость
Ван Гога раздражала его. Он не знал, как ему
отделаться от такой беспокойной дружбы, не
обидев голландца, этого он ни в коем случае не
хотел. Узнав, что Ван Гог собирается покинуть
Париж, Лотрек решил ускорить отъезд.
Ван Гог колебался: куда податься? В Африку или
Прованс - в Марсель, в Экс… Он пускался в длинные
рассуждения, спорил… Всюду были свои "за" и
"против". А почему бы не остановиться на
Арле? - предложил Лотрек; хороший городок, еще не
облюбованный художниками. Там кисть Винсента
смогла бы "посоперничать с солнцем". К тому
же и жизнь в этом городке недорогая. Ван Гог
загорелся. Арль будет его Японией. И кто знает,
может, позже, когда он обживет этот край, добрые
друзья приедут к нему и они сообща откроют
"Южную мастерскую"? И вот в один из
февральских вечеров Ван Гог вдруг объявил:
"Завтра я уезжаю".
До отъезда из Парижа Ван Гог
уговорил своего брата Тео приобрести для галереи
"Буссо и Валадон" несколько полотен Лотрека.
Еще раньше, зимой, по поручению Октава Мауса,
секретаря брюссельской "Группы двадцати",
Лотрека для ознакомления с его работами посетил
Теодор Ван Риссельберг. "Этот коротышка совсем
недурен, - заявил Ван Риссельберг, - у него есть
талант, и он определенно подходит для "Группы
двадцати". И Лотрека пригласили принять
участие в выставке 1888 года. Он ликовал. Открытие
Брюссельской выставки, на которую Лотрек прислал
одиннадцать полотен и один рисунок, как раз
совпало с отъездом Ван Гога в Прованс.
По материалам книги
А.Перрюшо "Жизнь Тулуз-Лотрека"/ Пер. с франц.
И.Эренбург. - М.: ОАО Издательство "Радуга",
2001. - 272 с., с илл. Книга на
ОЗОНе