Импрессионизм в сети
Анри де Тулуз-Лотрек
Эпизоды из жизни:
Конец
Анри де Тулуз-Лотрек: коллекция
Анри де Тулуз-Лотрек в домашнем электронном музее
(100 электронных альбомов великих художников,
включая импрессионистов)
Эпизоды из жизни: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
"Мой провожатый - разорившийся светский человек…" - шептал Лотрек на ухо друзьям, представив мсье Вио, на попечение которого графиня Адель решила отдать сына, чтобы оградить его от возврата к прежнему.
Поль Вио, дальний родственник Лотрека, был родом из Бордо. Этот приветливый, тактичный человек по многим соображениям идеально подходил для той деликатной трудной роли, которую он должен был выполнять. Судьба его сложилась так, что у него не было ни семьи, ни службы, поэтому он имел все возможности полностью посвятить себя Лотреку. Он мог бы отнестись к своим обязанностям просто как к выгодному делу, но он выполнял их с душой, любил Лотрека и понимал его. Чуткий, скромный человек с ровным характером и неизменно хорошим настроением, Вио делал свое дело незаметно и неназойливо. И, наконец, главное его достоинство заключалось в том, что он был трезвенником - из-за больного желудка он не мог пить.
"Поль Вио". 1900 г.
Дерево, масло.
Частная коллекция.Лотрек с таким ужасом вспоминал о своем пребывании на Мадридской улице, что не стал возражать против опеки. В глубине души его жил постоянный страх: вдруг когда-нибудь снова с ним случится такое, что он перестанет быть самим собой. На этот раз его талант помог ему выбраться из мрака безумия. Он на свободе. Но спасет ли он его в следующий раз?
Лотрек вкушал радость свободной жизни, жаждал поскорее поправиться. Вио вел себя очень тактично, создавая иллюзию, что Лотрек предоставлен самому себе, и Лотрек охотно играл в эту игру. Он покорно принимал опеку Вио. Но даже не будь Вио, он все равно не пил бы. Сейчас у него было одно желание - чувствовать себя здоровым, бодрым, иметь ясный ум и точную, острую память. Сейчас в нем сильнее всего был инстинкт самосохранения.
В Париже Лотрек оставался недолго. Вскоре он вместе со своим провожатым отбыл в Ле Кротуа.
Свежий морской воздух, прогулки на яхте и рыбалка укрепили его здоровье. В начале июля он поехал в Гавр, намереваясь оттуда по своему обыкновению отплыть в Бордо.
В прошлом году он раза два-три заходил в "Стар", один из портовых кабачков, где обычно собирались английские матросы, и сейчас он снова пошел туда, но не выпить, а просто окунуться в своеобразную, грустноватую атмосферу этого английского кабачка. В конце зала возвышалась обитая пурпурной в золотых лирах тканью эстрада, на которой выступали певички. В "Стар" собирались главным образом моряки. Но бывали там и портовые рабочие и проститутки.
Лотрек сразу же взялся за карандаш. Его внимание привлекал девушка у стойки, некая мисс Долли, с миловидным личиком, с ямочками на щеках и светлыми локонами. Решив написать эту молодую англичанку, он тут же попросил Жуаяна как можно скорее выслать ему все необходимое для работы. Ему хотелось испытать, на что он сейчас способен.
"Англичанка из бара "Стар" . 1899 г.
Дерево, масло. 41х32,8 см.
Музей Тулуз-Лотрека, Альби, Франция.Он написал мисс Долли в темно-синем корсаже, на котором резко выделялся розовый воротник. Прекрасное произведение, но на нем лежит печать душевных терзаний художника. Эта юная смеющаяся англичанка, наверное, была для Лотрека воплощением надежды. Однако он покрыл ее лицо бликами, зеленоватыми тенями, наложив на него печать предстоящего увядания. Любая надежда омрачается горечью.
Но сейчас Лотрек стал наслаждаться жизнью. Он поселился в отеле "Амироте" и, видимо, не спешил покинуть Гавр. Он был частым гостем "Стар" и посвятил этому кабаре две или три литографии. Во всем - за исключением алкоголя - он вернулся к прежнему образу жизни.
Во второй половине июля он наконец отплыл в Бордо. По прибытии на Атлантическое побережье он поселился в Тосса.В Тосса Лотрек вообще никогда не был особо трудолюбив, а в этом году он совсем не работал. Жажда творчества, охватившая его в Гавре, исчезла быстро внезапно. За все лето он не написал ничего. В его распоряжении была старая таможенная шлюпка, и он ежедневно уходил на ней с одним матросом по имени Захарий в открытое море. С утра и до позднего вечера он был на море: удил рыбу, плавал, греб. Все это оказало на него благотворное влияние, укрепило его. Когда осенью он вернулся в Париж, вид у него был вполне здоровый.
Но так ли это было на самом деле? Лотрек изменился, и это не могли не заметить самые чуткие его друзья, и в числе их Жуаян. "В этом человеческом механизме что-то сломалось. Трудно сказать что, но сломалось…" Погасло любопытство Лотрека. Или почти ничего его больше не интересует. Он смеется, шутит, но и смех у него, и юмор уже не те, что прежде. Казалось, он делает усилие, чтобы оставаться самим собой.
Ежедневно он отправляется в Булонский лес. Он уже не ищет новых впечатлений, хотя кругом столько нового. Наоборот, еще больше, чем прежде, он увлекается своими старыми излюбленными темами. Большинство работ, сделанных им зимой 1899-1900 годов - он снова взялся за кисть и за литографский карандаш, - посвящены лошадям, жокеям, амазонкам. Лотрек нарисовал на литографских камнях несколько сцен, связанных с конным спортом: "Жокей, или Беговые лошади", "Лужок на ипподроме", "Жокей у финиша", "Тренер со своим жокеем", "Амазонка и собака"… Написал картину "На бегах". По словам Жуаяна, Лотрек напоминал теперь затравленную собаками косулю, которая мчится в свое логово. С какой болью в сердце, каким взглядом он смотрел на жокеев, на лошадей, он, которому один из врачей посоветовал делать упражнения в комнате на деревянной лошадке!
"Жокеи". 1899 г.
Цветная литография.
Музей изящных искусств, Бостон, США.
"На скачках". 1899 г.
Холст, масло.
Музей Тулуз-Лотрека, Альби, Франция.Возвращался Лотрек и к темам более близкого прошлого. Так, он написал портрет Люси Журдан, постоянной посетительницы "Ла сури", ужинающей в ресторане "Ра мор". Незадолго до болезни в его работах уже заметны были определенные изменения. Теперь они проявились отчетливее. В его произведениях, как только он овладел мастерством, доминировала линия. В начале творческого пути, по мере того как раскрывался его талант, линия тоже становилась все виртуозней. Сейчас же Лотрек меньше обращал внимания на линию и больше работал над тоном, над валером. Этот несвойственный ему способ выражения казался странным, каким-то надуманным. Однако Лотрек так был одарен и его глаз был настолько чувствителен к цвету, что, несмотря на новый подход к решению картины, он вскоре добился поразительных результатов. Он великолепно передал освещение в портрете Люси Журдан, очень правдиво, человечно, с большой убедительностью показал внутренний мир своей модели. Краски здесь звучные, теплый, тонкий колорит.
И все же - чем объясняется это изменение манеры письма? Не может быть, чтобы Лотрек не осознавал, что он таким образом лишает свои произведения самого характерного, того, что создавало им "лицо". Действительно ли он так резко изменил свою технику по доброй воле или же был вынужден сделать это? Скорей всего - последнее. Он не владел линией, как прежде, она уже не имела той полнокровной пластичности. Ему лишь изредка удавалось придать ей нервный и лаконично-выразительный ритм. Не прибегал ли он к тональным валерам потому, что хотел отвоевать иным способом то, чтос ейчас терял, вернее, хотел попробовать, постараться заменить то, чего он лишился навсегда, как ему подсказывал разум.
В жизни Лотрек получал удовлетворение только от работы. В самые мрачные минуты ему достаточно было взять в руки карандаш или кисть, чтобы все забыть, чтобы на душе у него стало радостно. Без искусства его жизнь была бы страшно пустой. Как всегда, Лотрек не высказывал своих сокровенных мыслей, своих опасений, хотя наверняка в эти зимние дни они одолевали его. Ему тридцать пять лет. Не лишит ли его болезнь того, что было для него единственной поддержкой в его горькой судьбе? А вдруг все, что писали о нем газеты в то время, когда он томился в больнице, окажется правдой? Не положил ли февральский приступ конец его творческой карьере? Не обречен ли он отныне на прозябание?
Его снова неотступно преследовал вопрос: зачем? Пять или шесть месяцев, пока еще свежи впечатления от пребывания на Мадридской улице, Лотрек, счастливый, что ему удалось выбраться оттуда, подавлял в себе желание выпить. Но теперь все кончилось. Он снова стал пить.
Что мог поделать Вио? Все его старания ни к чему не приводили. Он не хотел быть слишком суровым. Он мог бы справиться со своим поручением только в том случае, если бы художник сам шел ему навстречу. Но если Лотрек не хочет? Ведь стоит Вио проявить твердость, и Лотрек может просто порвать с ним. А это уже будет непоправимо. И Вио вынужден был пойти на уступки и разрешать Лотреку то в одном кафе, то в другом выпить рюмочку. Так и пошло. Рюмка за рюмкой, и художник уже не мог остановитья.
Вио делал все что мог, чтобы предотвратить эти "нарушения режима". К счастью, и сам Лотрек, казалось, был за продолжение того modus vivendi, о котором они договорились. Но это только казалось. Лотрек пил тайком, о чем Вио узнавал далеко не всегда. Правда, она заметил, что у художника появилась новая палка с серебряным набалдашником, которую тот купил у одного итальянского антиквара, но ему не приходило в голову, что палка эта особенная, пустотелая, и в ней спрятан длинный стеклянный полулитровый сосуд, а в набалдашнике - стаканчик. Каждое утро, во время туалета, Лотрек делал запас на день, наполняя свою "ликерную палку" портвейном, ромом или коньяком.
Друзья Лотрека приходили в отчаяние. Они пытались напугать художника последствиями пьянства, мрачными красками описывали, какие мучительные недуги ждут его, если он будет нарушать предписанный ему режим. Неужели ему хочется вновь попасть на Мадридскую улицу? Почему он так неразумен? Увы! Лотреку было наплевать на то, что разумно. По словам Арсена Александра, постоянно живший в нем страх "не только не побуждал его беречь себя, но даже, наоборот, толкал его к тому, чтобы ускорить конец". Он совсем потерял рассудок? Он убивает себя? Он скоро умрет? Ну что ж, умрет так умрет! "Виноград и прочее меня интересуют только тогда, когда попадают в рюмку", - любил говорить Лотрек. Стоило Вио отвернуться, как он немедленно "заправлялся". Жизнь прекрасна! Лотрек смеялся, но как ужасно звучал его смех!
Вскоре Лотрек снова покинул Париж и отправился в Ле Кротуа. Перед отъездом он подарил свою палку одному из приятелей, так как Вио раскрыл ее секрет.
Побережье Ла-Манша, в отличие от прошлого года, не вызвало у Лотрека желание работать. 30 июня из Гавра он отплыл в Бордо. В Тосса он успокоился. Там он пребывал до конца сентября, а остальную часть осени - в Мальроме.
Краски, живопись… Тосса снова "подремонтировал" Лотрека. У него снова появилось желание рисовать и писать. В столовой, над камином, он начал на стене портрет Вио. Это была шутливая картина - на фоне сине-зеленого моря на палубе судна стоял Вио в красной форме адмирала, на голове у него был парик, повязанный сзади лентой, а на руках перчатки с крагами.
"Адмирал Вио". 1901 г.
Холст, масло.
Музей изящных искусств, Шатобриан, Бразилия.Продвигалась работа вяло. С каждым днем Лотрек писал все медленнее. Он уехал из Мальроме, так и не закончив картину. Зиму Лотрек решил провести в Бордо, а не в Париже.
Работал Лотрек теперь медленно, с трудом, переписывая одно и то же по нескольку раз. За последние дни 1900 и первые недели 1901 года он сделал около шести картин, посвященных опере "Мессалина", несколько портретов. Но теперь он писал тяжело, в линии не было душевного трепета. Результаты большей частью получались посредственные.
"Мессалина". 1900-1901 гг.
Холст, масло.
Коллекция Бёрля, Швейцария.Здоровье Лотрека тоже было не блестяще. Он почти перестал есть, слабел, худел. Но, несмотря на это, продолжал пить и ходить в публичные дома. В конце марта болезнь напомнила о себе. Лотрек свалился: у него отнялись ноги. Приступ был короткий и в общем не тяжелый. Довольно скоро Лотрек более или менее оправился. 15 апреля он вернулся в Париж, на авеню Фрошо.
Его вид поразил друзей. Как же он сдал за эти несколько месяцев! "На кого он похож!" - огорченно восклицали знакомые. От Лотрека осталась одна тень. Он еле ковылял, с трудом перставляя ноги. Одежда висела на нем, как на вешалке.
И все же временами в нем просыпалось прежнее озорство, он снова бывал весел. 25 апреля он с радостью узнал, что некоторые из его картин, поставленные на продажу с аукциона в Друо, были куплены за большие деньги. Так, например, полотно "Туалет" пошло за четыре тысячи франков. Лотрек опять начал работать. Он взялся за новые картины.
Тапье де Селейран защитил в 1899 году докторскую диссертацию. Лотрек написал на холсте сцену защиты диссертации: его кузен сидит напротив их общего друга профессора Ворза, члена аттестационной комиссии.
Это полотно отличается темным колоритом и выполнено пастозными мазками, чуть ли не в академическом стиле, который оценил бы Кормон: Лотрек-художник умер.
"Экзамен на факультете медицины в Париже". 1901 г.
Холст, масло. 65х81 см.
Музей Тулуз-Лотрека, Альби, Франция.Гений покинул Лотрека, и теперь ему самому оставалось только одно - тоже умереть. Никогда не испытает он больше той радости, которую сам себе доставлял. Ничего не осталось от того, что служило ему утешением и защитой в его трудной судьбе, что давало ему, калеке, право жить среди нормальных людей.
Лотрек разобрал залежи в своей мастерской и извлек оттуда все полотна, картоны, картины на дереве, все, что накопилось у него за многие годы работы. Он приехал перед смертью в Париж, вероятно, еще и для того, чтобы бросить последний взгляд на свои произведения, сделать последний мазок.
За то время, что он пробыл в Париже, он закончил многие эскизы (некоторые из них были начаты несколько лет назад), критически пересмотрел все картины, поставил свою монограмму и подпись только на хороших, с его точки зрения, работах.
15 июля, уезжая из Парижа, Лотрек закрыл за собой дверь в мастерскую, где перед отъездом он навел такой порядок, что от нее уже веяло музейным холодом.
На Орлеанском вокзале Лотрека с Вио провжали Тапье де Селейран, жуаян, еще кое-кто из друзей. Все прекрасно понимали, что дни художника сочтены. В последнее время, зная, что его здоровье беспокоит близких, Лотрек отшучивался, стараясь успокоить их, и даже строил планы на будущее, когда он вернется к ним. Но здесь на вокзале, он уже не играл. Прощаясь с Рене Вер, он сказал ей: "Теперь мы можем поцеловаться, ведь вы меня больше не увидите".
Желая смягчить эти горькие слова, он с грустной улыбкой поднял указательный палец, как обычно делал в минуту озорства, и добавил: "Когда я умру, у меня будет нос Сирано!"...Песок раскален, сосновый аромат одуряющ. На этот раз морской воздух Тосса не смог поставить Лотрека на ноги. Стояло душное грозовое лето, страшная усталость сковывала все тело калеки. Силы слабели с каждым днем, он таял на глазах. Ноги и руки превратились в палки. Болела грудь. Врачи определили чахотку.
В середине августа, ночью, его сразил удар.
Вио послал телеграмму графине Адели, которая немедленно приехала и, выполняя желание сына, увезла его в замок Мальроме. Они прибыли туда 20 августа.
В Мальроме Лотрек вышел из состояния полной апатии. Он, казалось, начал оживать. Заставив себя проглотить несколько ложек супа, он спросил: "Я поел, да?" - и снова повторил: "Я поел, да?"
Он пытался смеяться. Он еще пытался смеяться, но смех был тихий и словно застревал в горле. А глаза - глаза при этом были печальные.
В столовой замка, над камином, красовался начатый портрет Вио в форме адмирала. Лотрек смотрел на него. Неужели он так и не закончит его? Художник с трудом вскарабкался на стремянку и принялся накладывать мазки. Но он был слишком слаб. Тело его покрыло потом, ноги дрожали, подкашивались, и чуть ли не после каждого мазка он вынужден был спускаться с лестницы, чтобы передохнуть.Вскоре ему пришлось отказаться от своей затеи. Пальцы не в состоянии были больше держать кисть.
Постепенно паралич сковал все тело. Лотрек уже не мог ходить, не мог сам есть. Его вывозили в парк в кресле-каталке. К обеду он возвращался в столовую. Портрет "провожатого" находился прямо перед ним. Он так его и не закончит. Его руки висели плетью, они перестали быть руками художника.
Мать хотела, чтобы к нему пришел священник. Что ж, пусть приходит. Теперь уже все равно. Его жизнь, злая жизнь, которую ему дали, кончена. Отныне он никогда больше не будет возмущать. Так затравленный зверь прячется в свое логово. Он как безумный носился по жизни, пропитанный ароматом свободы и опасности, но теперь он изнемог и должен сдаться. Он вернулся в лоно своей семьи.
Перед его невидящим взглядом встают обвитая плющом большая башня замка Боск, черепичные крыши, холмистые луга, на которых, позванивая колокольчиками, пасутся коричневые коровы, чуть дальше - стена сосен, а за ней высокий лес, где скакал Черный Принц. Лошади, охотничьи собаки, ловчие - всего этого он был лишен. Роскошная, легкая жизнь, а? Что?
"Итак, мсье Лотрек, продолжайте лечиться и мужайтесь, - сказал, прощаясь, священник. - До скорой встречи!" "Да, да, - ответил Лотрек. - Тем более что в следующий раз вы уже придете со своими свечками и колокольчиками".
Это была его последняя улыбка, последняя шутка.
Среди красных листьев наливаются соком гроздья винограда. Лотрек уже не выходит из комнаты.
Он почти совсем оглох. Он больше не смеется, совсем не смеется. Очень мало говорит. Ничто его не интересует. У него больше нет желаний, никаких желаний.
Он кажется таким крошечным в огромной постели. Он лежит под простыней - жарко! - уставив взгляд в потолок.
Тридцать семь лет! Ему скоро исполнится тридцать семь лет. В этом возрасте умер его друг Винсент, в этом же возрасте умерли Рафаэль и Ватто. Ла Гулю танцует с Валентином Бескостным. У Рыжей Розы собачья голова. Брюан поливает грязью своих посетителей. Вихрем проносятся женщины - недоступные и бесстыдные6, мучительницы и утешительницы: Мизия, пассажирка из 54-й, венка Эльза, Роланда с улицы Мулен, Мирей с улицы Амбуаз, Валадон, Мари Шарле… "С наступлением темноты жду - не придет ли к моей постели Жанна д'Арманьяк. Иногда она приходит, хочет отвлечь меня от грустных мыслей, развеселить. Я слушаю ее голос, но не решаюсь смотреть на нее. Она такая статная и красивая. А я не статен и не красив…" Боск. Лошади. Потерянная жизнь. Искалеченная жизнь. За все надо расплачиваться. За талант - тоже.
Лотрек бредит с широко раскрытыми глазами. Стоит удушающая сентябрьская жара. Воздух в Мальроме липкий, как сироп. Ставни обоих окон прикрыты, чтобы в комнату не проникало солнце, чтобы там было хоть чуть свежее. Мухи жужжат, не дают больному покоя. Время от времени он пытается приподняться и отогнать их, но у него даже для этого уже не хватает сил. Простыня давит, словно она свинцовая. Он задыхается. "Мама… - зовет он. - Мама, я хочу пить…"
Воскресенье восьмого сентября выдалось особенно тягостное. Воздух был наэлектризован. Ждали грозу. Мухи мучили умирающего.
Графиня Адель, стоя на коленях у постели сына, молилась рядом с перебиравшей четки монахиней.Лотрека поддерживали портвейном и грогом. Бред прекратился. Священник причастил его. Из Парижа вечерним поездом приехал граф Альфонс. Когда он вошел в комнату, Лотрек взглянул на него, а потом сказал: "Я знал, папа, что вы не пропустите момента, когда крикнут "ату!".
Около больного еще находятся Тапье, Луи Паскаль и его мать. Все молчат. Бесшумно ходит по комнате старая Аделина. Лотрек дышит все тяжелее. Время от времени графиня Адель встает и кладет руку на покрытый испариной лоб сына. Лотрек с усилием тянется к ней: "Мама… Вы! Одна вы!" И тяжело выдохнул: "Чертовски трудно умирать!"
В воздухе пахнет грозой. Душно. Вокруг больного вьются назойливые мухи.
Граф Альфонс из желания быть полезным предложил снять сыну бороду - так, говорят, принято у арабов. Получив отказ, он тоже становится на колени у постели. Вытянув из своего ботинка резинку, он старательно метит в сидящих на простыне мух.
Тапье стоит, наклонившись в полумраке комнаты к своему кузену. Он видит, чем занят граф Альфонс. Лотрек переводит глаза на Тапье и шепчет: "Старый дурак!"
Это его последние слова.
В комнате стало совсем темно. Вдали глухо гремит гром.
Графиня Адель и монашка продолжают молиться. Агония тянется бесконечно.В два часа пятнадцать минут ночи сердце Лотрека остановилось.
Немного позже, когда все близкие скорбно сидели у тела Лотрека, над Мальроме наконец разразилась гроза. Хлынул ливень. Молнии змейками бежали по небу. И вдруг в ночи, напоминая раскаты грома, раздались выстрелы - в одной из башен замка граф Альфонс охотился на сов.Дождь не утихал, заливая виноградники, то и дело озарявшиеся мертвенным светом молнии. Графиня Адель молилась. Наверху, в башне, граф Альфонс продолжал стрелять.
По углам постели калеки потрескивали четыре свечи...
По материалам книги А.Перрюшо "Жизнь Тулуз-Лотрека"/ Пер. с франц. И.Эренбург. - М.: ОАО Издательство "Радуга", 2001. - 272 с., с илл. Книга на ОЗОНе
