Поль Сезанн: биография
Эпизоды из жизни: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
"... Экс-ан-Прованс
уже свыше полувека в состоянии дремоты. Был он
столицей, стал всего-навсего супрефектурой. В 1850
году в Эксе все еще насчитывается семьсот
знатных фамилий, однако он уже отстал от века.
Экская аристократия изжила себя. Большинство ее
представителей уединяются в старых фамильных
особняках. Они составляют кружок чопорных,
угрюмых чудаков, ревниво цепляющихся за свое
прошлое, за свое утраченное богатство.
И все же Экс живет.
Вчера аристократический, он сегодня
обуржуазивается, ударяется в коммерцию. На
Бульваре, в самом сердце города, где долгие годы
не было ни одной лавки, где до революции право на
существование имели лишь кафе, - на этом Бульваре
развелось немало торговых предприятий.
В этом сонном городе
(каких-нибудь двадцать семь тысяч жителей)
предметом постоянных разговоров для всех служит
один человек. Дворянство не удостаивает его
вниманием. Буржуазия презирает его, держит на
расстоянии и втайне завидует ему. В народе он
вызывает ревнивое восхищение.
Этого
пятидесятилетнего, ладно скроенного человека
зовут Луи-Огюст Сезанн. Тяжелое, лишенное
растительности лицо, высокий с залысинами лоб,
две волевые складки меж резко очерченных бровей -
внешность буржуа времен Луи-Филиппа, буржуа,
который собственноручно штопает себе одежду и
вряд ли может быть заподозрен в пристрастии к
каким бы то ни было метафизическим бредням.
Взгляд его тверд и в то же время ироничен.
"Башковит!" - как говорят в том краю, да
башковит, спору нет. И он это наглядно доказал.
В 1650 году, примерно в
период расцвета Экса, нищие горцы, влачившие
жалкое существование в Чезанне - городке,
затерянном в Приморских Альпах, - пришли из-за гор
в Бриансон. Путь их был недолог, так как не более
двадцати четырех километров отделяет эти два
пункта, расположенные по обе стороны знаменитого
Женеврского перевала, которым в ходе истории
поочередно пользовались Ганнибал, Цезарь и Карл
VIII; и они, эти горцы, несомненно, не чувствовали
себя здесь на чужбине, посколько Чезанна -
местечко французское и по языку и по обычаям -
входила тогда и долгое время спустя в состав
Бриансонского края. Переменив место жительства,
пришельцы приняли имя родного городка и стали
называться Чезаннами, или Сезаннами, или же
Сесаннами, фамилия их еще долго писалась
по-разному.
В Бриансоне Сезанны
не разбогатели. Один из них, Блэз, сапожничал и
был значительно богаче чадами (у него их была
целая дюжина), нежели звонкой монетой. Сезанны, по
крйней мере некоторые из них снова пустились
кочевать. В Эксе с 1700 года обосновался Дени
Сезанн, чья семья тоже разрослась, но нисколько
не разбогатела. Цирюльники, портные - вот кем
стали экские Сезанны; казалось им вовсе не
суждено выбиться в люди. Внук Дени Сезанна,
Тома-Франсуа-Ксавье, в свою очередь захотел
попытать счастья где-нибудь вне Экса и
отправился портняжить километров за двадцать к
юго-западу, в маленькое местечко Сен-Закари. Ему
было уготовано судьбой умереть там в 1818 году,
преуспев ни больше ни меньше, чем любой из его
родственников. Он оставил после себя
двадцатилетнего сына Луи-Огюста Сезанна, того
самого, о ком и ведется речь.
В ту пору это был
крепко сбитый парень, в котором жизнь била
ключом. Невероятно честолюбивый, он рассудил, что
в местечке Сен-Закари ему никогда не
представится случая выбраться из трясины,
засосавшей его сородичей. И он тем же путем, каким
следовала его семья, только в обратном
направлении, вернулся в Экс, где поступил на
службу к Дете, торговцам шерстью.
В начале прошлого
века в Эксе до какой-то степени процветала одна
лишь отрасль мелкой промышленности - шляпное
производство, старинное экское ремесло.
Окрестные фермеры разводили кроликов, из пуха
которых многие городские фабрики изготовляли
фетр. Экс понемногу экспортировал фетровые шляпы
во все страны.
Луи-Огюст решил
изучить шляпное дело и с этой целью в 1821 году
двадцатитрехлетним юношей отправился в Париж.
Он провел в столице
без малого четыре года, работал как вол и в скором
времени стал из ученика рабочим, а затем
приказчиком. На его месте всякий не столь
воинственный малый считал бы, что достиг предела
мечтаний. Луи-Огюст полагал иначе. В 1825 году он с
твердым намерением начать борьбу вновь причалил
к экским берегам.
Очевидно, во время
обучения в Париже Луи-Огюст скопил немного
деньжат. Во всяком случае,О не успел он приехать в
Экс, как в компании с неким Мартеном открыл
магазин по продаже и экспорту шляп. Фирма быстро
пошла в гору. Луи-Огюст нисколько не ошибся в
выборе пути. Теперь наконец путь к богатству был
для него открыт.
В глазах Луи-Огюста
истинную ценность имели только деньги -
неоспоримое доказательство признания и успеха.
Этот осторожный и в то же время смелый делец,
ловкий и настойчивый, жадный и педантичный, был
наделен безошибочным чутьем и изобретательным
умом; невероятно вспыльчивый, деспотичный, не
щадящий ни себя , ни других, прижимистый в силу
необходимости, но воздержанный по натуре, он,
движимый в погоне за богатством какой-то
неуемной страстью, копил луидор за луидором. При
все пылкости темперамента любовь нисколько не
волновала его. Лишь когда дела его фирмы приняли
широкий размах, он в сорокалетнем возрасте
вступил в самую прозаическую связь с
двадцатичетырехлетней девицей
Анной-Элизабет-Онориной Обер, дочерью резчика по
дереву. От этой связи родились сын Поль (19 января
1839 года) и спустя два года дочь Мария, которых
Луи-Огюст признал с первого дня их рождения.
Однако он еще три года тянул, пока решился
узаконить эти отношения, по правде говоря, в ту
пору довольно распространенные. Лишь 29 января 1844
года он сорока пяти лет от роду обвенчался с
Элизабет Обер.
Никто не мог бы
тогда назвать точную сумму его капитала, но она,
несомненно, была значительной. И вот
доказательства: когда через год компаньоны
разошлись, Луи-Огюст не только остался
единственным хозяином магазина, но занялся еще и
другого рода деятельностью.
Надо сказать, что
кролиководы, снабжавшие экскую шляпную
промышленность кроличьими шкурками, нередко
бывали стеснены в средствах. Боясь, как бы их
затруднения не сказались на делах, Луи-Огюст
время от времени ссужал их деньгами - разумеется,
под проценты. Вот тут он и заметил, что это само по
себе недурной источник. Он умножил подобного
рода операции и вскоре стал присяжным
заимодавцем не только эксовцев, но и жителей
всего края. Забросив мало-помалу свой магазин, он
в конце концов увлекся финансовыми сделками.
Однако луи-Огюст не мог развернуться так, как
хотел бы, поскольку в Эксе уже имеля один банк,
банк Барже. Надо бы самому открыть банкирский дом
и конкурировать с Барже, да дело это, пожалуй,
рискованное, раздумывал Луи-Огюст: удача отнюдь
не вскружила ему голову.
Луи-Огюсту не
пришлось долго думать: в 1848 году банк Барже
потерпел крах. Луи-Огюст решил, не откладывая,
учредить новый банк. Вступив в переговоры с
бывшим кассиром обанкротившегося дома,
Кабассолем, который не имея ни гроша за душой,
обладал зато большим опытом, он пригласил его в
компаньоны. Оба дельца не замедлили прийти к
соглашению. 1 июля состоялось торжественное
открытие банка "Сезанн и Кабассоль".
Луи-Огюст вложил в дело 100 тысяч франков золотом.
1850 год. Вот уже
минуло два года, как банк "Сезанн и
Кабассоль" начал свою деятельность. Он
процветает. Оба компаньона, не уступая друг другу
ни в хитрости, ни в сребролюбии, не позволяют себе
никакой роскоши. С обоюдного согласия каждый из
них получает на свои личные расходы всего лишь по
две тысячи франков в год. Луи-Огюст не привык
транжирить, и надо думать, никогда не усвоит
такой привычки. Ликвидируя шляпное заведение, он
отложил для себя на особо торжественные случае
несколько цилиндров и, что куда важнее, целую
партию картузов с наушниками и длинным козырьком
для ежедневного употребления: головными уборами
он обеспечен до конца жизни, на них ему, конечно,
не надо будет больше тратиться. Ничего
удивительного, что Луи-Огюст становится мишенью
для шуток всех городских острословов. "Видел
ты черпак папаши Сезанна?" - спрашивают они,
издеваясь над его картузом. Луи-Огюст
прикидывается глухим на ухо. Насмешливым
взглядом мерит он с головы до ног этих сиятельных
вдов, разодетых в шелка, и дряхлых маркизов в
крахмальных манишках. Несмотря на их вельможный
вид и надменный, рассеянный взгляд, каким они
удостаивают всех и вся, он хорошо знает, какова им
цена в переводе на золото; и так же хорошо знает,
чего стоит он сам, хотя на нем непрезентабельный
костюм, картуз и грубые деревенские башмаки из
толстой белой кожи, на которых он раз навсегда
остановил свой выбор, потому что их не надо
чистить.
Состояние
Луи-Огюста растет исправно и стремительно.
Каждый день приносит ему еще крупицу золота.
Потомок нищих горцев -переселенцев одержал
победу. Благосостояние его упрочено, будущее
семьи обеспечено, чего еще желать этому
Луи-Огюсту Сезанну? Одного, и только одного:
претворив в жизнь все свои честолюбивые
стремления, он имеет законное право желать, чтобы
его дети занимались тем же, чем занимался он,
чтобы они продолжили его дело, стали
могущественными, ибо для Луи-Огюста Сезанна
существует только одна сила: та, которую дают
деньги; только одна истина: деньги; только один
образ жизни: зарабатывать деньги; только один
смысл человеческой деятельности: бесконечное
приумножение денег.
Луи-Огюст Сезанн с
надеждой взирает на своего сына Поля. Придет
день, когда Поль станет его преемником. Придет
день, когда банк "Сезанн и Кабассоль"
превратится в банк "Поль Сезанн" -
собственность крупного денежного туза..."
По материалам
книги А.Перрюшо "Жизнь Сезанна"./ Пер. с фр.;
Послесловие К.Богемской. - М.: "Радуга", 1991.
- 351 с.
Книга
на ОЗОНе
