"...В один из воскресных дней
весной 1896 года Сезанн вместе с друзьями - Нума
Костом, Солари, старым другом по школе Сен-Жозеф,
и владельцем булочной на бульваре Мирабо Анри
Гаске, к тому времени оставившим свои дела, -
отправляется в кафе "Ориенталь". День
клонится к концу, город постепенно окутывает
пепельная дымка. Сидя за столиком на террасе,
Сезанн, скрестив руки, наблюдает за воскресной
толпой, гуляющей по проспекту.
О чем он думает?
Вдруг из толпы вышел какой-то молодой человек,
направился к их столику и, подойдя к художнику,
робко забормотал о том, как он восхищен его
полотнами, выставленными в обществе "Друзья
искусства". Это было слишком неожиданно.
Сезанн покраснел, начал заикаться, затем вскочил
и, метнув на юношу грозный взгляд, так стукнул
кулаком по столу, что покатились стаканы и
бутылки.
- Уж не смеетесь ли
вы надо мной, милейший? - закричал Сезанн и,
обессиленный, упал на стул. Слезы заволокли его
глаза. Он узнал сына булочника, Жоашима. - Анри,
старина Анри, умоляю тебя, не шути, скажи,
действительно ли твой сын любит мою живопись? -
прошептал Сезанн.
- Он заболел бы от
огорчения, если бы не увидел твоих работ, -
откликнулся старый булочник.
И тут Сезанн
голосом, прерывающимся от волнения, сказал
Жоашиму:
- Присаживайтесь вот сюда! Вы еще молоды. Вы
столько не пережили. Я больше не могу писать. Я
бросил все... Поймите, я несчастен! Не надо меня
укорять. Могу ли я верить, что вам понравилась моя
живопись лишь по двум полотнам, которые вы
увидели, между тем как все... кто меня копирует,
ничего в ней не смыслят. Ах, какую боль причинили
мне эти люди!.. Ваше внимание, вероятно, привлекла
Сент-Виктуар. Если полотно вам понравилось...
Завтра оно будет у вас. И я его подпишу!..
С булочником Гаске
произошла та же история, которая в свое время
доставила столько горя Луи-Огюсту: старый Гаске
дал жизнь подлинному поэту. Жоашим, единственный
сын булочника, образованный, литературно
одаренный юноша, чьи первые работы восхищают его
преподавателей и соучеников, горячо, более того,
страстно увлекается поэзией. Сдав экзамен на
степень бакалавра, Жоашим Гаске начал выпускать
журнал, размножая его на гектографе с помощью
подмастерья булочника. Как в свое время Золя,
Сезанн и Байль, Гаске и его друзья клянутся в
любви и верности красоте и поэзии.
"Голубоглазый студент", как прозвали
Жоашима Гаске, походит на молодого бога. Ему 23
года. В нынешнем году в январе он женился на самой
красивой девушке Прованса, музе
новопровансальских поэтов, Мари Жирар.
Гаске - лирик, он
воспевает великолепие вселенной, прославляет
жизнь. Полотна Сезанна с первого взгляда
покорили его. Целую неделю, захлебываясь от
восторга, поэт только о них и говорит, заражая
своим восхищением молодую жену. А в этот вечер он
поверяет свой восторг самому Сезанну.
"Мэтр..." - "Замолчите, молодой человек!
замолчите! Я старый, трухлявый пень, и, слушая вас,
мне хочется плакать".
Целую неделю Сезанн
ежедневно видится с Жоашимом Гаске, они
совершают долгие прогулки по окрестностям Экса.
Благодаря общению с молодым поэтом, неподдельной
искренности его восхищений, его неисчерпаемому
жизнелюбию, переходящему в пылкое поклонение
природе, Сезанн сам словно перерождается. Он
говорит так, как никогда еще не говорил. Он
воодушевляется! Объясняет юноше, что хотелось бы
ему осуществить в живописи, с восхищением
указывая рукой на простирающийся перед ним край,
изображение которого он желал бы оставить людям.
"Великие классические страны, - говорит Сезанн,
- наш Прованс, Греция, Италия, какими я их себе
представляю, это страны, где свет одухотворен,
где пейзаж напоминает живую, отмеченную острым
умом улыбку... Взгляните на Сент-Виктуар. Какой
взлет, какая властная жажда солнца и какая
печаль, особенно вечером, когда вся
тяжеловесность как бы опадает!.. Это гигантские
глыбы образовались из огня. В них до сих пор
бушует пламя. Днем кажется, будто трепещущая тень
в страхе отступает перед этой громадой. Там, на
самой вершине, есть пещера Платона; заметьте,
когда плывут большие облака, тень от них дрожит
на скалах, она кажется опаленной, и ее поглощает
огненный зев горы. Я долго не умел, не знал, как
писать Сент-Виктуар, потому что мне, как и всем
другим, кто не всматривался пристально, тень
казалась вогнутой, в то время как, поглядите, она
выпуклая и скользит вниз от центра. Вместо того,
чтобы уплотниться, она улетучивается,
превращается в пар. Синеватая, она сливается с
дыханием воздуха, а направо, на Пилон- дю- Руа, вы
увидите нечто совершенно противоположное, там
свет качается, влажный и переливчатый. Это море.
Вот что следует передать.
Сезанн возрождается
к жизни в то самое время, когда зацветают
миндальные деревья. Художник - воплощение
взволнованности и обостренной восприимчивости.
Любой пустяк его умиляет. Он внимательно следит
за плывущим над горой облаком. Иногда нагибается,
берет горсть земли и с любовью разминает ее.
"Впервые я так вижу весну!" - восклицает он.
Сезанн хочет написать портрет Гаске, его жены,
его отца. Он счастлив, нервно возбужден, он
разговорчив и откровенен. Однажды вечером,
возвращаясь с длительной прогулки, Сезанн
позволил себе сказать поэту то, о чем не только
никогда не говорил, но даже думать не смел. "В
наше время есть лишь один художник - это я!"
Какое признание!
"Но тут же, сжав кулаки, Сезанн умолк, съежился,
словно на него свалилась нежданная беда". И
торопливо покинул Гаске. С того дня, запершись в
Жа де Буффан, художник отказывается принять
поэта. 15 апреля Гаске, который в тщетном ожидании
простаивал у ограды Жа многие дни, нашел среди
своей почты записку от Сезанна!
"Дорогой мсье,
завтра я уезжаю в Париж. Примите выражения моих
лучших чувств и искренние приветствия".
Недели через две
Гаске, к своему удивлению, заметил на бульваре
Мирабо Сезанна, возвращавшегося после работы.
Гаске бросился ему навстречу, но остановился,
удивленный его видом. Художник шел подавленный,
погруженный в свои мысли, словно чем-то убитый.
Гаске так огорчен и взволнован, что
ограничивается поклоном. Сезанн проходит мимо,
как бы не видя его. На другой день Гаске получает
от него письмо.
"Дорогой мсье
Гаске!
Сегодня вечером я Вас встретил на бульваре; с
Вами была мадам Гаске. Мне показалось, что Вы
очень сердиты на меня.
Если бы Вы могли заглянуть мне в душу, Вы не
сердились бы. Значит, Вы не понимаете, в каком я
печальном положении. Я не хозяин самому себе, я не
существую как человек. А Вы, который хотите быть
философом, Вы собираетесь меня доконать? Но я
проклинаю Иксов и тех шалопаев, которые, надеясь
получить 50 франков за статью, выставили меня
напоказ публике. Всю жизнь я работал, чтобы
добиться признания, но я думал, что можно писать
хорошо сделанные картины и не выставлять перед
всеми свою частную жизнь. Конечно, художник хочет
подняться как можно выше и в интеллектуальном
смысле, но как человек он должен оставаться в
тени. Удовлетворение он должен получать от самой
работы. Если бы только мне давалась реализация, я
бы спокойно сидел в своем углу с несколькими
старыми товарищами по мастерской, с которыми мы,
бывало, отправлялись распить стаканчик. У меня
есть один приятель с той поры, он неизвестен, хотя
в тысячу раз талантливее этих пройдох, увешанных
орденами и медалями, так что тошно смотреть. И Вы
хотите, чтобы в моем возрасте я еще чему-то верил?
Да я уже почти умер. Вы молоды, и я понимаю, что Вам
нужно добиться успеха. Но мне, что мне остается
делать, как не смириться, и, если бы я не любил так
природу моего края, меня бы давно здесь не было.
Но я Вам уже достаточно надоел и, после того
как я объяснил Вам свое положение, надеюсь, Вы не
будете смотреть на меня так, как если бы я
покушался на Вашу безопасность.
Учтите мой возраст, дорогой мсье, и примите
мои наилучшие пожелания".
Потрясенный этим
письмом, Гаске кинулся в Жа. Сезанн протянул ему
руки: "Не будем говорить об этом, я старый
дурак. Садитесь вот сюда. Я напишу Ваш портрет".
По материалам
книги:
А.Перрюшо "Жизнь Сезанна"/Пер. с фр. и
послесловие К.Богемской. - М.: "Радуга", 1991.
- 351 с.
Книга
на ОЗОНе
|