Импрессионизм в сети
Поль Сезанн
Эпизоды из жизни:
Новые знакомства
Поль Сезанн: коллекция
Поль Сезанн в домашнем электронном музее
(100 электронных альбомов великих художников,
включая импрессионистов)
Поль Сезанн в музеях
Поль Сезанн: литература
Эпизоды из жизни: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
"... Душевное состояние Сезанна по возвращении в Париж резко отличается от того, в каком он уезжал отсюда немногим более года назад. Похоже, у него на душе стало легче. Он окончательно, раз и навсегда, осознал свое призвание.
Хотя Сезанн начал свое художественное образование у конформиста Жибера, хотя Сезанн обращается за советом к Вильвьею или Шотару - художникам сугубо академического толка, он чувствует, что такое искусство мешает его росту, что оно набивает ему оскомину. Занятное существо! Не он ли всего лишь полтора года назад восхищался полотнами, выставленными в Салоне? А ныне, собираясь поступить в Школу изящных искусств, он уже заранее инстинктивно восстает против того, чему там обучают. Чего ему надо? Он и сам не знает.
В настоящий момент живопись для Сезанна - своеобразная исповедь, средство избавления от навязчивых идей. Порывисто растирает он краски, грунтует холст и с помощью живописи выражает свой внутренний, сокровенный и сумрачный мир, извлекая на свет из самых темных глубин души весь клубок одолевающих его чувств и сдерживаемых постыдных желаний, позволяя воспаленной фантазии создавать образы, в которых до маниакальности болезненная чувственность сочетается с какими-то мрачными вымыслами. Сезанн зубоскалит: "По мне, пусть вовсе не будет женщин. Они бы только сбили меня с толку. Я даже не знаю, что с ними делают, и всегда боялся узнать". Но подобные шуточки говорят не столько о непристойной развязности, сколько о мучительном беспокойстве. Силы, которые Сезанн подавляет в себе, сотрясают его, повергают в бурное смятение.
Свои неистово страстные композиции Сезанн создает в приглушенных, мрачных, тусклых тонах, сквозь которые местами воплем вырываются яркие краски. Сезанн злится на себя за свою бездарность. Темперамента у него больше, чем знаний, и ему не удается придать форму своим видениям. Его неестественно угловатый реализм наносит ущерб форме, искажает ее строение. Раздраженный сопротивлением материала и собственной неспособностью передать то, что так сильно чувствует и что, неумело выраженное, еще больше мучает его, Сезанн яростно набрасывается на полотно и утяжеляет его фактуру.
В поте лица обрабатывает он свои полотна, сильными ударами шпателя накладывая краски густо, слоями, оттеняя контрасты светотени и грубо моделируя окруженные воздухом объемы, которые при всем их кажущемся беспорядке подчинены бурному, плохо сдерживаемому движению. Любопытное существо, право, этот южанин! Он весь отдает себя обостренным чувствам и стремится не столько передать эти чувства, сколько пережить их; романтик по натуре, реалист по интеллекту, он пытается - и с каким неуклюжим пафосом! - преодолеть те непримиримые тенденции, что терзают и раздирают его.
Самые большие друзья Сезанна - Писсарро и Гийеме. Большую моральную поддержку черпает Сезанн в исполненных благоразумия словах Писсарро. Более уравновешенного человека трудно найти. Его скромность, прямота, благородство чувств, его спокойствие и уверенность, его всегда уместные советы - отдых для Сезанна; в присутствии Писсарро его нервное напряжение ослабевает. Тяга Сезанна к Гийеме совершенно другого порядка: он забавляет Сезанна - вот в чем его заслуга. Этот красавчик, четырьмя годами моложе Сезанна, жизнерадостный, легкомысленный кутила, у которого, как о нем говорят, "внешность бретера и чувствительная душа", совершенно чужд материальных забот (отец, крупный виноторговец в Берси, ни в чем ему не отказывает). Благодаря остроумию, шуткам в духе Рабле, приветливости этот бойкий весельчак становится одним из самых любимых спутников Сезанна в его частых прогулках.
На вступительном экзамене в Школу изящных искусств Сезанн провалился. "Пишет с излишествами", - заявил один из экзаменаторов. Сезанн рвет и мечет. Он не может не досадовать: поражение кажется ему незаслуженным. Но Писсарро успокаивает Сезанна. Пусть он не портит себе кровь: знания, какие дает эта школа, ограничиваются рамками бесплодных условностей; живая живопись, живопись завтрашнего дня, никогда не выйдет из этой школы.
Жюри Салона 1863 года - открытие его состоится 1 мая - под известным нажимом проявляет исключительную строгость. Особенную жестокость и непримиримость оно выказывает в отношении работ, не являющихся, так сказать, академическими в самом узком и общепринятом значении. Больше трех тысяч полотен отвергнуто. Писсарро, один из пейзажей которого удостоился чести быть принятым в Салон 1859 года, на сей раз числится среди отвергнутых художников.
В связи с возросшим недовольством художников император принял сенсационное решение: 15 мая состоится "Выставка отвергнутых". Таким образом, каждый сможет самостоятельно разобраться, в чем суть дела.
Молодые художники, естественно, устремляются в Салон отвергнутых, и первым Сезанн. Много там, конечно, ужасающе пошлых работ, но зато никогда еще не было собрано вместе столько первоклассных полотен, выражающих самые смелые тенденции века. Публика равно осмеивает и те и другие или, вернее, направляет стрелы своего сарказма преимущественно на все самое выдающееся и свежее. Эдуард Мане, который всего лишь два года назад получил почетный отзыв за свою картину "Испанский гитарист", ныне числится в "опальных". Одна из его картин, а именно "Купанье", - произведение, которое из всех выставленных здесь полотен вызывает наиболее пошлые балаганные шутки, а также возмущение и пересуды. Эту картину - сам император счел ее непристойной - не замедлили шутки ради пожаловать новым названием: "Завтрак на траве".
Затерянный в этой глумливой, бурлящей, гудящей толпе, что, словно слипшаяся в один живой ком, топчется перед полотном Мане, Сезанн смотрит на этот поруганный шедевр, который с промежутком в три с половиной столетия сюжетно повторяет знаменитую, хранящуюся с Лувре картину Джорджоне "Сельский концерт". Как чужды искусству Мане официальный вздор, всякие аллегории, огромные исторические полотна, красочная экзотика, жанровые сценки в беззубо галантном стиле. Конечно, живопись Мане тоже весьма далека от того, что сам Сезанн в данное время пишет. Но его восхищает в ней смелость, цвет, четкость фактуры, уверенное воспроизведение реальности, которую она отражает столь гармонично, со столь проникновенным чувством. "Мане - это мастер, - думает Сезанн, - а его полотно, что ж, его полотно - здоровый "пинок в зад" всем этим господам из Института и Школы изящных искусств".
Поддерживая борьбу Мане против филистеров, Сезанн шумит, уснащает речь словечками, принятыми в среде художников, утрируя свой южный акцент. При всей своей застенчивости он сознательно дает повод толкам о себе. Хорошо понимая, сколь вызывающий характер носят его убеждения, он в запале еще преувеличивает их и, стремясь уйти от самого себя, нарочито шокирует публику откровенным и плоским фиглярством. Остроты его передаются из уст в уста. Неудачники рукоплещут ему. Сезанн, и без того всегда равнодушный к своему внешнему виду, теперь из бравады доводит эту небрежность до карикатуры.
Золя не сдерживает упрека. Он не понимает, как можно до такой степени опуститься. Ему-то самому поношенная одежда доставила немало горьких минут! Но в конце концов, тем хуже для Поля! Это его дело! При сем Золя с удовольствием сопровождает Сезанна в Салон отверженных, где оба друга часами обсуждают выставленные работы. Мнения их полностью совпадают. Как и Сезанн, Золя становится поклонником Мане. "Завтрак на траве" приводит его в восторг. Однако в этой картине Золя восхищает сюжет, модернизм, революционный порыв, а не техника и пластичность, к которым Сезанн изо всех сил старается привлечь его внимание. "Завтраком на траве" оба единомышленника восторгаются одинаково чистосердечно, но один говорит о картине как художник, а другой как писатель.
Салон отверженных пробудил самосознание в целом поколении молодых художников. В ходе случайных встреч, бесед у них возникает взаимное дружеское расположение, они объединяются, создают товарищества. Живчик Гийеме познакомил Сезанна с юным обитателем Монпелье - Фредериком Базилем; выходец из богатой протестантской семьи виноградарей, он приехал в Париж, чтобы отдаться полностью своей страсти - живописи, но в угоду родителям продолжает одновременно учиться на медицинском факультете.
Базиль записался в мастерскую, руководимую преподавателем Школы изящных искусств Глейром. Но, несмотря на всю покладистость Базиля, на его готовность быть исполнительным, ему очень скоро становится скучно на занятиях. В силу особенностей своего дарования он питает склонность к живописи Делакруа, к живописи Курбе; картина Мане, увиденная в Салоне отверженных, стала для него откровением. Сезанн и Базиль поклоняются одним и тем же кумирам, и это их роднит.
Вместе со своим соучеником по мастерской Глейра, почти ровесником, щуплым юношей Огюстом Ренуаром Базиль снимает мастерскую в Батиньольском округе на улице Ла Кондамин. В один прекрасный день Базиль затащил туда Сезанна и Писсарро. "Я завербовал тебе двух замечательных друзей", - говорит он Ренуару.
В мастерской Глейра Ренуар и Базиль входят в кружок учеников недисциплинированных, держащихся обособленно. Возглавляет этот кружок знакомый Писсарро по мастерской Сюиса, Клод Моне. Уступая настояниям семьи, он вынужден учиться в академии, где, с трудом скрывая свою неприязнь к Глейру, подстрекает к бунту Ренуара, Базиля и третьего товарища по мастерской, молодого британца Альфреда Сислея, отец которого, богатый маклер, тщетно прочил его в коммерсанты.
Эти молодые люди, еще совсем недавно в той или иной степени ощутившие горечь одиночества, приободрились, почувствовав общность и близость друг друга и в том, что их восхищало, и в том, что их отталкивало. Золя, которого Сезанн привел в мастерскую вносит свою лепту в общее брожение. Золя любит атмосферу боя, ощутимое предвестие будущего, от которого дышится свободно. Спорят. Горячатся. Бросают вызов. Клянутся только именами Делакруа, Курбе или Мане. Сезанн, чью необщительность это воинствующее братство весьма поумерило, грохоча своим раскатистым "р", мечет громы и молнии против преподавателей: "Пустое у них нутро". В знак протеста он напяливает на себя красный жилет - дань романтизму - и, к ужасу Золя, решительно отправляется на бульвар, где укладывается спать на скамье, положив под голову башмаки вместо подушки. Так он развивает в себе боевой задор.
"Полдень в Неаполе". 1872-1875 гг.
Холст, масло.
Национальная галерея Австралии, КанберраСезанн нередко заходит поесть в скромную молочную, посещаемую учениками мастерской; муж хозяйки молочной - золотарь. Сезанн просит его позировать ему. Золотарь отказывается, ссылаясь на то, что "занят по горло". "Но ты же работаешь по ночам, - возражает Сезанн, - днем ведь ты ничего не делаешь". - "Днем я сплю", - отвечает золотарь. "Ну что ж, буду писать тебя в постели!" - не сдается Сезанн. Надев ночной колпак, золотарь залезает под одеяло, но вскоре, рассудив, что между друзьями церемонии излишни, снимает колпак и, отбросив одеяло, позирует нагишом. Сезанн пишет с него картину до ярости реалистичную; он изображает хозяйку молочной, подносящую мужу чашку горячего вина. Каждый, кто хочет заставить "Институт покраснеть от бешенства и отчаяния", может позавидовать сарказму этого прекрасного полотна. Гийеме придумал ему название "Полдень в Неаполе, или Грог".
Однажды Байль и Сезанн приводят к Золя своего земляка, с которым они в свое время встречались под платанами экского Бульвара. Антонен Валабрег из зажиточной семьи, ему девятнадцать лет. Единственное, к чему его влечет, что его занимает, - это искусство и литература, анализ художественных произведений и человеческих характеров, и главным образом поэзия (им сложены десятки сонетов, стансов и вообще множество стихов). Валабрег с первой же минуты понравился Золя. Он заклинает его поскорее переселиться на берега Сены, чтобы тут вступить в схватку, начать сражение бок о бок с Сезанном, Гийеме, Писсарро - "все в одной упряжке", как говорит Золя, - бок о бок со всеми, у кого голова идет кругом от надежд,. со всеми, кто по-братски держится за руки.
1863 год на исходе. Сезанн работает не покладая рук. Он зачастил в Лувр: это его школа. В те времена Лувр посещало много копиистов: вся большая галерея сплошь была заставлена их мольбертами. Сезанн иногда тоже приносит с собой мольберт, но чаще всего он приходит сюда размышлять перед великими творениями и ограничивается тем, что делает беглые зарисовки. Между прочим, не меньше, чем произведения живописи, приковывает его внимание скульптура, в особенности монументальные поэтичные композиции того же Микеланджело или Пюже. Всю зиму Сезанн копирует Делакруа "Ладья Данте". Возможно, он хочет таким образом воздать должное старому мэтру, гению, который недавно, на шестьдесят шестом году жизни, скончался в полном одиночестве. Дань немого и горячего поклонения. Человек умер, но дело его живет. Делакруа навсегда останется незабываемым образцом.
В Экс Сезанн намерен отправиться не раньше июля. Он рассчитывает представить одно из своих полотен в ближайшем Салоне. Во всех мастерских рьяно готовятся к Салону. Писсарро и Ренуар, так же как и Сезанн, хотят предстать перед судом жюри. Зато Моне, а с ним Базиль и Сислей воздержатся. Так же обстоит дело и с новым товарищем Сезанна по мастерской Сюиса, двадцатитрехлетним Арманом Гийоменом, который, не посчитавшись со своим шатким материальным положением, бросил скромную должность, занимаемую им в Орлеанской компании дорог и мостов, и посвятил себя живописи. На жизнь он зарабатывает росписью штор.
Жюри Салона на этот раз занимает примирительную позицию. Оно принимает две вещи Мане, вызывающие у публики и у критики вопли протеста; принимает жюри и два пейзажа Писсарро, и довольно-таки темное по колориту полотно Ренуара, правда, принимает лишь потому, что за него ратует Кабанель - создатель картины "Рождение Венеры", купленной за год до того самим императором. Ренуару было так совестно, что он сразу же после закрытия Салона уничтожил свое полотно; но работы Сезанна жюри отвергает.
Но вот и июль. Согласно заранее принятому решению Сезанн, а с ним и Байль возвращаются в Экс. Золя остается в Париже, он на седьмом небе от счастья: после трех неудачных попыток он только что нашел издателя для сборника новелл "Сказки Нинон", пронизанных воспоминаниями о Провансе.
В Эксе Сезанн видится с очень немногими товарищами: Солари, Маргери, ставшего адвокатом, Анри Гаске - теперь булочником, Валабрегом, которого Золя не перестает тормошить, торопя поскорее переехать в Париж. Встречается Сезанн и с одним юным естествоиспытателем, Фортюне Марионом, нередко сопровождающим его на прогулках.
Наделенный необыкновенно гибким умом, врожденной склонностью к естественным наукам, Марион с раннего детства увлекается всякого рода раскопками. Он успел получить степень бакалавра; сейчас он готовится к экзамену на степень лиценциата и собирает материал для двух дипломных работ на темы: древнейшие поселения в Буш-дю-Рон и фауна Прованса четвертичного периода. Музыкой и живописью этот мальчик интересуется не менее живо; он и сам немного пишет в часы досуга; личность Сезанна и его работы вызывают у Мариона чувство огромного восхищения. В Сезанне он угадывает силу. И верит, что в тот день, когда художник сумеет эту силу подчинить воле, он будет на пути к тому, чтобы стать одним из величайших художников эпохи. Покоренный пафосом борьбы, которую в данное время его старший друг ведет с самим собой, Марион в свободное время сопровождает его в долгих блужданиях; поставив свой мольберт рядом с мольбертом Сезанна, он почтительно, как младший брат, прислушивается ко всему, что тот говорит о живописи, а на обратном пути в свою очередь объясняет ему, какие законы способствовали образованию провансальской почвы и что определило ее структуру.
В конце октября Сезанн получил экземпляр только что вышедшего сборника "Сказки Нинон"; Золя в Париже лезет из кожи вон, чтобы как можно лучше использовать образовавшиеся у него связи, круг которых он старается все больше и больше расширить. Мариус Ру, бывший однокашник Золя, а ныне парижский журналист, берется через "Ле Мемориаль д'Экс" оповестить мир о достоинствах "Сказок Нинон". Кстати, критика в общем довольно благосклонно отнеслась к этому произведению из жанра "милых" и безобидных.
А Сезанн в Жа де Буффан как проклятый бьется над задачами, которые ставит перед ним искусство живописи, и в муках творчества исступленно ломает кисти..."
По материалам книги А.Перрюшо "Жизнь Сезанна"./ Пер. с фр.; Послесловие К.Богемской. - М.: "Радуга", 1991. - 351 с.
Книга на ОЗОНе
