Поль Сезанн: биография
Эпизоды из жизни: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
"...Сезанн
начинает посещать школу рисования. Школа эта
бесплатная. Преподает в ней хранитель музея
Жозеф Жибер, человек лет под пятьдесят,
художник-портретист, воспитанный в строжайших
академических традициях; он пишет
преимущественно церковников, генералов да
испанских инфантов; ввысшие министерские чины
тоже удостаивают его своими заказами. У него
учится много молодежи. в том числе и добряк
Филипп Солари, готовящийся стать скульптором. К
нему не замедлил присоединитсья и Сезанн; он
ходит на вечерние занятия.
Луи-Огюст не счел
нужным противиться желанию сына посещать эту
школу. Рисование, живопись в такой же мере, как и
музыка, - это те изящные искусства, какими дети
богатых людей вправе скрашивать свой досуг.
Мария Сезанн и та рисует маленькие акварели.
Пусть Поль, раз это доставляет ему удовольствие,
сидит после коллежа взаперти в бывшей часовне
мальтийцев под неусыпным надзором Жибера: так
лучше, в тысячу раз лучше, нежели бегать по кафе
или за первой встречной юбкой.
Время от времени
Сезанн отправляется в музей полюбоваться
картинами и статуями. Экский музей открыт с 1858
года. Вначале он располагал всего лишь
несколькими разрозненными образцами античного
искусства да полотнами Клериана, бывшего
хранителя музея. Постепенно он пополнялся.
Сезанн смотрит картины, в большинстве своем
произведения малозначительных французских и
итальянских художников XVII века, близких по своей
беспокойной манере к Караваджо и художникам
барокко. Подолгу простаивает он перед картиной
"Игроки в карты" - три застывшие в довольно
удачно найденных позах фигуры, - изучая это
полотно, принадлежащее, как гласит каталог, кисти
Луи Ленена.
Разглядывая эти
картины, Сезанн грезит, как грезил некогда,
рассматривая иллюстрации "Магазэн
питтореск". Временами он даже берется за кисть,
пытаясь воспроизвести по памяти то или иное
увиденное им в музее полотно или какую-нибудь
запыленную олеографию, замеченную в витрине
антиквара...
В ноябре 1858 года
Сезанн сдает экзамен на степень бакалавра. Он
ликует, но радость его быстротечна, потому что
теперь ему предстоит, подчиняясь воле отца,
поступить на юридический факультет. Сезанну до
смерти скучно изучать право. Он хочет только
одного (медленно созрело в нем это желание!) -
рисовать, писать. А не признаться ли родным?
Фантазерке-матери - еще куда ни шло. Но если,
набравшись храбрости, он как бы невзначай
пробормочет отцу о своем желании, тот, вероятнее
всего, пожмет плечами и поспешит забыть
услышанное. Еще одна блажь его взбалмошного
отпрыска! Ежели он считает своим долгом
поддержать честь отца, то давно пора взяться за
ум и подумать о том, что жизнь не игрушка.
Золя в это время
лежит в бреду. Не успел он вернуться в Париж, как
тяжело занемог: что-то вроде тифозной горячки на
полтора месяца приковало его к постели.
Головокружение. Тоска. Золя отбивается от
осаждающих его кошмарных видений. Тоска,
порожденная каникулами - ибо это она, - снова
всплывает, торжествует, овладевает им,
трагически озаряя своим фосфорическим свечением
мрак, в который он погрузился.
Золя наконец встает
с постели, у него расшатаны зубы, весь рот в язвах;
он не может говорить и вынужден, чтобы
объясняться, писать на грифельной доске.
Разглядывая афиши, расклеенные на стене, в
которую упирается окно его комнаты, он
убеждается в том, что не может разобрать ни одной
буквы.
Сезанн и не
подозревает, какая скрытая драма разыгрывается в
Париже. О болезни Золя он узнает случайно, от
одного общего знакомого. Полученные Сезанном
сведения носят чисто формальный характер:
врачебный отчет о медикаментах и скачках
температуры - в общем, ничего такого, что
позволило бы ему догадаться о той страшной
борьбе между жизнью и смертью, какой на деле была
болезнь Золя. "Приветствую твое
выздоровление", - пишет он в декабре своему
другу.
Сезанн живет
раздвоенной жизнью, разрываясь между
факультетом права, с каждым днем все более и
более ненавистным и неохотно посещаемым, и
школой рисования, куда он не преминул вернуться и
где пишет с живой натуры. Он строит планы,
которые, несомненно, рассердили бы его отца,
узнай тот о них; Сезанн просит Золя справиться об
условиях конкурса, проводимого Парижской
академией художеств.
Золя находится в
состоянии небывалой подавленности. Охваченный
отвращением ко всему1 на свете, чувствуя, что не в
силах больше смело смотреть в будущее, он решает -
несомненно, это один из способов самоубийства -
бросить учение и поступить на любую службу, какая
только подвернется. Он спохватывается лишь в
самую последнюю минуту. Почуяв "бездну",
готовую поглотить его, он в ужасе от рисующегося
ему серого, мелочногос уществования отпрянул и,
выведенный из состояния подавленности внезапно
проснувшимся честолюбием, подстегнувшим его
волю, отказался от своего "нелепого,отчаянного
решения". Он подготовится и сдаст экзамен на
степень бакалавра словесных наук, а затем изучит
право и сделается адвокатом. Это станет его
второй профессией, ибо, во-первых и прежде всего,
он будет тем, кем рожден, - писателем.
Нужда, тяжелая
жизнь, выпавшая на долю его семьи, несомненно,
сильно влияют на взгляды Золя. Ни одна такого
рода забота никогда не тревожит Сезанна. Конечно,
отцовская опека раздражает его, порой он
восстает против власти Луи-Огюста; и тем не менее
благодаря тому же отцу, чье состояние растет
исправно и быстро, Сезанн застрахован от всех
превратностей жизни. денежный вопрос его
нисколько не беспокоит. Больше того, так как у
Поля нет ни одной разорительной склонности и
потребности его, в сущности, доведены до
минимума, так как он лишен тщеславия и его
по-настоящему занимают и радуют одни лишь мечты,
то он неизменно равнодушен к деньгам.
В том же году
Луи-Огюст из прихоти делает самому себе подарок.
За каких-нибудь восемьдесят тысяч франков
(совсем даром) он покупает у г-на Виллара, бывшего
наместника Прованса, его загородный дом - Жа де
Буффан (Жилище ветров), расположенный в полутора
километрах от Экса. Жа де Буффан, куда ведет аллея
старых величественных каштанов, очень красивое
здание XVIII века: широкий фасад, высокие окна,
красная черепичная крыша - подобие генуэзской
кровли. Дом окружен большим парком, где в
бассейне, украшенном каменными изваяниями - тут и
дельфин, тут и львы, - мерцает зеркало воды. Вокруг
на пятнадцати гектарах расстилаются луга и
виноградники; поодаль густые тутовые деревья
скрывают хозяйственные постройки.
Не без досады Экс
узнал об этом приобретении. В нем усматривают
хвастливость выскочки. Поль отнесся к
приобретению отца равнодушно. В его глазах
Жа де Буффан имеет лишь одно достоинство: это
приют, в котором царит полнейшая тишина, где
можно работать в покое и одиночестве. Что он и
делает.
Близятся каникулы.
Усиленно готовясь к экзамену на степень
бакалавра, Золя продолжает писать стихи. Жажда
славы придала смелость Золя, и он отважился
представить на суд товарищей свою поэму,
посвященную императрице. Однако ожидаемого
успеха эта поэма не принесла. Ее сильно
раскритиковали. Узнав о том, Сезанн стал в
героико-комедийном тоне метать громы и молнии
против "пигмеев", не сумевших оценить
гениальное творение его друга.
Золя, приехавший в
Экс на каникулы, настаивает на том, что Сезанн
должен, если он хочет стать художником, любой
ценой убедить отца в необходимости отпустить его
учиться в Париж. В Эксе он ничему не научится.
Здешние обыватели - филистеры из филистеров,
Жибер - педант, а экский музей Лувра не заменит. К
тому же в Париже его и Сезанна будет согревать
дружба, они будут поддерживать друг друга в
борьбе на пути к славе. Золя торопит Сезанна;
правда ли, что он уже откровенно поговорил с
отцом о своем призвании и о том, что хочет стать
художником? Да, поговорил. Хотя он и боится отца,
хотя знает, как тот огорчается всякий раз, когда
неожиданно для себя застает его с кистью в руке. В
первую минуту Луи-Огюст, казалось, не поверил, что
живопись - подлинная страсть его сына. Как?
Значит, это не мимолетное увлечение! Значит, Поль
действительно хочет всю жизнь заниматься мазней.
Какое безумие! Вопрос вовсе не в том, талантлив он
или не талантлив. Для Луи-Огюста одно желание
писать, будь ты хоть Веронезе (слышал ли он
когда-нибудь это имя?), хоть Жибер, уже само по
себе нелепость. Не дело для серьезного человека
заниматься живописью. Художники? Жалкая богема,
непутевые мечтатели, о чьих достоинствах
заявляют во всеуслышанье только однажды, в
надгробном слове.
Луи-Огюст пожимает
плечами. В голове не укладывается, Поль, его сын,
его наследник, который по логике вещей должен был
бы в один прекрасный день стать преемником отца и
возглавить банк, готов хладнокровно совершить
подобную глупость. Скорей бы уж убрался в Париж
этот Золя! Потому что зло исходит главным образом
от него. Именно он внушает Полю неосуществимые
мечты, именно он сбивает его с пути. Но в какой-то
степени зло идет и от матери, она так и расцветает
при слове "художник". Ее сын художник - куда
как лестно! Ну и фантазерка, ну и романтичная
душа! От Луи-Огюста не скрылось, что она и Поль
состоят в каком-то заговоре, что они о чем-то
шепчутся, а при его приближении сразу умолкают.
Да нет же, полно, это пройдет! Поль одумается.
Мыслимое ли дело, чтобы двадцатилетний малый
долго упорствовал в своем безрассудном
намерении. "Не мог же я, Луи-Огюст, произвести
на свет кретина".
Хотя отец, оборвав
его на полуслове, приказал ему продолжить
занятия правом, Сезанн, которого мать поощряет, а
Золя донимает, побуждая к решительным действиям,
прикидывает, как бы ему в ближайшее время, скажем,
в марте, отправиться в Париж...
Золя предстоят
экзамены. Увы, его ожидает провал по французской
литературе, так как его суждение о творчестве
Лафонтена идет вразрез с общепринятыми
взглядами. После провала, лишившего его
стипендии, Золя ничего не остается, как бросить
занятия. Он вынужден искать себе любую работу.
Однако Эмиль понимает, что, не имея профессии, не
проживешь, и у него опускаются руки, он
погружается в унылое бездействие. Он продолжает
писать, но без особого увлечения.
Несмотря на тяжелый
характер и стремление сохранить всю полноту
своей власти, Луи-Огюст в душе сокрушается, видя,
как его сын несчастлив. В феврале Сезанн,
казалось, был близок к победе. Банкир в конце
концов дрогнул перед желанием, сложившимся в
упрямой душе его сына, и перед семейной
коалицией. Но прежде чем принять окончательное
решение, он идет к Жиберу посоветоваться
относительно своевременности отъезда сына.
Жибер выказывает себя не слишком горячим
сторонником затеи, ведь с отъездом Поля он
потеряет ученика. Жибер отговаривает Сезанна от
поездки: стать художником можно с таким же
успехом в Эксе, как и в Париже, Луи-Огюст не
берется спорить об этом с человеком искусства.
Итак, договорились: Поль до конца прослушает курс
юридических наук, а пока будет заниматься
рисованием и живописью. Учитель у него здесь
прекрасный, богатейший музей к его услугам, чего
еще желать? Словом, вопрос решен!
Нет! Такого рода
вопросы так легко не решаются. На карту
поставлена судьба Сезанна, Поля Сезанна. И он это
знает. По ту сторону экских холмов высится Париж,
город, где процветают все виды искусства, ибо для
Сезанна Париж - это Лувр, это царственная роскошь
тициановских красок, это пышность рубенсовской
плоти, это сияние рембрандтовских сумерек.
Сезанн жил надеждой; разочарование убивает его.
Недавняя задумчивая грусть перерастает в
щемящую боль. Он поражен в самое сердце, он
терзается, молчит, постоянно куда-то уходит,
домой возвращается только поесть и переночевать.
Обстановка в семье Сезаннов с каждым днем
становится все более тягостной. Проклятая
живопись, да это сущий недуг! - с горьким
недоумением думает отец. Поль, мрачный,
замкнутый, почти впавший в прострацию хранит
упорное молчание. Видя его таким, мать тяжко
вздыхает.
И тем не менее,
Сезанн продолжает писать, но сердце у него
обливается кровью, настроение подавленное, и из
этой подавленности его время от времени выводит
лишь короткая вспышка судорожного гнева: яростно
набрасывается он на едва начатое полотно и с
бешеной силой, одним взмахом руки соскабливает,
уничтожает все, что написал. Сомнение
закрадывается ему в душу. У него деревянные
пальцы, неловкие, неспособные передать то, что он
хочет выразить, бессильные справиться с тем
стремительным потоком впечатлений, который
захлестывает его, и он с отвращением бросает
палитру. А что, если Жибер прав?..
"Живопись,
которую я люблю, хотя она не дается мне..." -
мельком замечает Сезанн в одном из своих писем к
Золя (они стали редкими: у Сезанна, он сам в том
признается, рука не подымается писать, даже
другу). Фраза эта до боли потрясла Золя. "Тебе!
Тебе не дается! - вырывается у него крик. - Думаю,
ты недооцениваешь свои возможности"...
Сезанн мрачнеет все
больше. На пасхальные каникулы в Жа де Буффан
приехал Байль. Поглощенный своими тяжелыми
мыслями, издерганный, сердитый, Сезанн встретил
его весьма нелюбезно. Он едва соблаговолил что-то
процедить сквозь зубы. Байль ушел от него
разобиженный. Незадолго до того он, терзаясь
смутным страхом, вздумал спросить у Золя: "Не
сочтете ли вы меня недостойным вашей дружбы,
увидев, что я не способен служить искусству - ни
живописью, ни поэзией?" В ответ Золя задает ему
аналогичный вопрос: "Не сочтешь ли ты нас,
писаку и мазилу, двух несчастных бедняков,
представителей богемы, недостойными твоей
дружбы, увидев, что мы не способным создать себе
положение?" А теперь вот Сезанн грубо
оттолкнул его! Байль жалуется Золя, а тот,
беспокоясь за их дружбу и щадя самолюбие каждого
из них, спешит оодновременно успокоить Байля и
напомнить Сезанну, что надо быть поласковее...
...До июня этого года
Сезанн никогда еще так не падал духом. Его борьба
с отцом продолжается. И борьба с живописью тоже.
Бывают минуты, когда, вконец измученный, он
говорит лишь о том, "как бы подальше швырнуть
кисти". Живопись, Париж! В порыве неистовства
Сезанн отказывается от всего и, ожесточившись,
уходит с головой в юридические науки. Но вот буря
миновала. И, чувствуя, что нет у него сил жить вне
творчества, нет у него сил порвать со своей
безнадежной страстью к живописи, нет сил больше
ни утолить эту страсть, ни вырвать ее из сердца,
Сезанн снова, себе на муку, возвращается к
мольберту.
Несмотря на тяжелое
материальное положение, к Золя снова вернулась
былая твердость. Его девиз - все или ничего. Он
либо выиграет, либо проиграет свою жизнь, но не
отступится от задуманного. Он станет писателем.
Увы! К полному отчаянию Золя, ничего подобного не
наблюдается у Сезанна. Никакой смелости,
уверенности меньше, чем когда-либо.
Золя то вдруг
узнает, что Сезанн должен со дня на день прибыть в
Париж, то ему вдруг сообщают о бесповоротном
решении Поля бросить живопись.
Золя сердится,
осуждает друга за бесхарактерность. Причина
постоянных увиливаний Сезанна кроется, по его
мнению, не только в противодействии отца, но и в
такой же мере, если не в большей, и в его
собственной нерешительности.
В это время Золя
живется далеко не весело. Тщетны поиски работы,
он сидит без денег. Несколько ломтиков хлеба с
сыром или с оливковым маслом - вот и вся его еда.
Он существует только тем, что закладывает в
ломбард оставшиеся у него вещи. Нужда
подтачивает его здоровье, приводит в состояние
лихорадочной возбужденности,
неуравновешенности.
В середине октября
Золя приходится оставить всякую мысль о поездке
в Экс. В этом году он не увидит друзей. Ослабев от
недоедания, он тоже падает духом и, отчаявшись,
без единой мысли в голове погружается в
бездеятельность. Байль заверил Золя, что Сезанн
приедет в Париж в марте будущего года. Но Золя
столько раз бывал обманут в ожиданиях, что больше
ничему не верит; он даже не хочет говорить с
Сезанном относительно планов их встречи.
А между тем вопреки
мнению Золя Сезанн у себя в Эксе не отрекся от
своих замыслов. Он продолжает идти к намеченной
цели тем извилистым путем, который так
раздражает его друга. Отец не уступает. Но и сын
не уступает. Деспотизм отца наталкивается на
пассивное упорство сына. Сезанн совсем почти
перестает посещать лекции на юридическом
факультете. Этой зимой он все время проводит за
мольбертом. Пишет в школе рисования. Пишет в
музее. Пишет в Жа де Буффан, пишет, сидя "на
обледенелой земле, не замечая холода". Пишет
всегда и везде. Пишет с гравюр, с картин Жипа или
Ланкре, пишет с фотографии свой автопортрет -
мрачное, упрямое, до драматизма напряженное лицо
- и даже пишет портрет отца: Луи-Огюст с
неизменным картузом на голове сидит, скрестив
ноги, и читает газету. Он согласился позировать.
Быть может, он готов признать свое поражение?
Чувствуя, что сын
ускользает от него, Луи-Огюст вдруг взрывается и
со всей резкостью и прямотой обрушивается на
Золя: именно он причина всех этих бредней, именно
он "из гнусного расчета" сбивает Поля с пути
и, преследуя свою выгоду, сманивает его в Париж.
Но это последнее сопротивление Луи-Огюста.
Взбешенный таким враждебным выпадом, Золя
собирается дать отпор и пишет Байлю письмо, в
котором оправдывается. Однако он не успевает его
отправить. На следующий день чуть свет его будит
громовой голос. Кто-то на лестнице зовет его по
имени. Бросившись к двери, он распахивает ее. На
пороге стоит Поль Сезанн.
Луи-Огюст сдался.
Еще два дня назад все оставалось неопределенным.
Потом вдруг Луи-Огюст сказал "да". Раз Полю
хочется во что бы то ни стало вкусить богемной
жизни, пусть попробует. Может статься, что
несколько месяцев голодовки лучше всяких слов
научат этого упрямца понимать истинную ценность
вещей..."
По материалам
книги А.Перрюшо "Жизнь Сезанна"./ Пер. с фр.;
Послесловие К.Богемской. - М.: "Радуга", 1991.
- 351 с.
Книга
на ОЗОНе
