Поль Сезанн: биография
Эпизоды из жизни: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
"...В одно время с
Сезанном в коллеж Бурбон поступил еще новичок,
только поступил он в восьмой класс, то есть двумя
классами ниже Поля, хотя моложе его этот мальчик
всего лишь на год. Впрочем, он даже в восьмом, с
трудом поспевая за классом, плетется в хвосте.
Зовут его Эмилем, он единственный сын Франсуа
Золя, того инженера, благодаря которому Экс
вскоре перестанет в засушливые периоды страдать
от недостатка воды.
Едва Эмиль
переступил порог коллежа, как все дружно
объявили ему войну. И большие и маленькие,
сплотившись, преследуют, изводят,ожесточенно
нападают на него. За что? За многое. В двенадцать
лет он всего лишь в восьмом классе; хотя он,
пожалуй, и невелик ростом, а все же на целую
голову выше многих своих мучителей; большой, да
дурной, полный невежда. Обладай он по крайней
мере безупречными манерами этакого
благовоспитанного лодыря. Куда там! Вдобавок он
еще близорук, этот олух; краснеет по пустякам,
конфузится, как девчонка; сразу видно, что привык
держаться за маменькину юбку; недаром каждый
день в приемной коллежа его дожидаются две
женщины - видимо, мать и бабушка: приходят
полюбоваться на своего ангелочка. Кроме того - и
это уже действительно "серьезное
обвинение", - Эмиль не уроженец Экса: он чужак,
Французишка, Парижанин, и говорит на каком-то
чудном языке - что за уморительный акцент! Ко
всему у него еще дефект речи, он произносит
"колбата" вместо "колбаса". И наконец,
верх преступления, он беден. Живет в каком-то
невообразимом доме, где-то у черта на куличках, в
диковинном поселке, среди цыган, ветошников и
всякой голи перекатной. Впрочем, нет. Семья Эмиля
там больше не живет. С тех пор как он поступил в
коллеж, Золя снова переехали, теперь уже на улицу
Бельгард, что не только не лучше, но даже хуже. Кто
же не знает, почему не сидится на месте этим Золя:
каждый раз, как они меняют квартиру, у них
становится одной комнатой меньше, следовательно,
и платят они меньше; коли так пойдет и дальше, они
в конце концов переберутся в подвал. Нужда
действительно свила у них прочное гнездо:
последние пять лет, то есть со дня смерти
инженера Золя, кредиторы обрывают им звонки.
Эмиль, Парижанин, краснеющий балбес, к тому же еще
и сирота - единственная вина, которую ему, так и
быть, прощают. Над ним по крайней мере можно
всласть покуражиться, ведь он беззащитен: две
втянутые в запутанную тяжбу женщины, что
приходят к Эмилю, вряд ли могут ему чем-нибудь
помочь.
Золя попытался было
дать отпор своим многочисленным
преследователям. Но где ему справиться со сворой
осатанелых мальчишек? До этого времени он жил
баловнем семьи, рос дичком, шатался, отлынивая от
уроков, по улицам или вдоль Тирсы, речушки,
вьющейся по Пон-де-Беро; этот добрый, тихий,
мечтательный мальчик, нежный и великодушный,
любит животных, растения, все живое. И надо же
было упрятать его в этот мрачный коллеж! С
горестным изумлением смотрит он на сорванцов,
которые ожесточенно бросаются на него. Он
отступает под ударами, думая только о том, как бы
скрыться и, забившись в уголок, выплакать свое
горе. Счастье, если все кончается тем, что загнав
его в самый конец второго двора, запрещают кому
бы то ни было подходить к нему, к этому
"прокаженному".
Не считает Эмиля
таковым один-единственный человек в коллеже. А
именно Поль. Хотя они учатся в разных классах, он
старается время от времени перемолвится с ним
словечком. Этот Эмиль, "задумчивый
страдалец", славный мальчик, "свой парень"
- вот его, Поля, личное мнение. И это мнение - кто бы
мог ожидать от такого трусишки? - он подтвердил
делом. Однажды, когда Эмиля вновь подвергли
остракизму, Поль в порыве рождающейся симпатии
нарушил запрет и, подойдя к "отверженному",
стал утешать его. Все сразу же обрушились на Поля
и давай его тузить: удары посыпались градом. И все
же произошел раскол, отныне коллежу не идти
больше стеной на одного.
На следующий день
Эмиль Золя, растроганный до слез, приносит Полю
Сезанну в знак благодарности большую корзину
яблок. Дар признательности, дар, скрепляющий
дружбу.
Сезанн и Золя, сами
того не ведая, открывают новую страницу своей
жизни.
Благодаря Сезанну,
своему неизменному заступнику, Золя уже не
чувствует себя одиноким в этом ненавистном
коллеже, который сразу перестает быть для него
каторгой. Дружба Сезанна согревает Золя; она
мирит дичка с положением пансионера. Больше того,
школьные успехи друга возбуждают в нем желание
учиться. Он нагоняет упущенное время и вскоре
блистает в рядах первых учеников. В нем
пробуждается честолюбие. Эмиль пишет. Он, который
в семь с половиной лет не знал грамоты, начинает
строчить исторический роман - плагиат "Истории
Крестовых походов" Мишо. Привязанный к Сезанну
узами нежной преданности, он в общении с другом
вновь обретает свою восторженную откровенность.
И его пылкие чувства
передаются Сезанну.
Доверчивая любовь Золя открывает перед
Сезанном вселенную. Наконец-то Поль может выйти
за тесные границы домашнего мира. Вчера еще он
прибегал за помощью к матери, находил опору у
сестры. Сегодня Золя дарит ему нечто большее, чем
опору, большее, чем прибежище: он увлекает его за
собой в волшебное царство.
На переменах друзья
не перестают болтать. Впечатления от книг - они
ведь теперь читают запоем все, что ни попадется
под руку: "детские сказки, объемистые
приключенческие романы", которыми они потом
неделями бредят, - переплетаются с личными
воспоминаниями. Золя жил в Париже. Волнуясь, еле
сдерживая слезы, вспоминает он отца, чья пестрая
жизнь, с начала до конца похожая на роман,
способна была воспламенять юное воображение.
До того как Франсуа
Золя поселился в Провансе, где в пятьдесят два
года умер, этот сын венецианки и грека с острова
Корфу объехал всю Европу и даже побывал в Африке.
Он учился в офицерской школе спева в Павии, а
затем в Модане, служил лейтенантом артиллерии в
армии принца Евгения. Землемер, одно время
занимавшийся составлением кадастра в Верхней
Австрии, он в 1823 году работал на строительстве
одной из первых в Европе железных дорог между
Линцем и Бдвейсом. В 1830 году он принимал участие в
борьбе с эпидемией холеры в Алжире, а через год он
в том же городе вступил лейтенантом в
Иностранный легион.
Вернувшись через
какое-то время во Францию, он в Марселе
представил план нового порта, в Париже изобрел
транспортировочную машину и в течение ряда лет
яростно ратовал за проведение в жизнь своего
проекта плотины и канала в Эксе, где с этой целью
ему удалось учредить общество с капиталом в
шестьсот тысяч франков. И женился он также
молниеносно на девятнадцатилетней девушке,
которую в одно прекрасное воскресенье
заприметил при выходе из церкви. Пылкий,
безудержно страстный, склонный к смелым
дерзаниям, Франсуа Золя был человеком 1830 года:
истым романтиком. Сезанн слушает. В сравнении с
этой яркой волшебной сказкой история жизни его
отца, чей мерный и неуклонный подъем выражается
лишь в цифрах, в каких-то отвлеченных знаках,
кажется ему вдруг бесцветной, заурядной. До сей
поры романтизм едва коснулся Экса, едва пробудил
в этом погруженном в летаргию городе отзвук
слабый, слабый, как шепот умирающей волны. И вот
он, этот романтизм, внезапно возник перед
Сезанном тут, на школьном дворе, во всей своей
красочности, во всех своих крайностях и
притягательной жизненной силе.
Впрочем, для Золя
романтика - повседневность: приключения тут, за
углом. Дни Золя не похожи на дни Сезанна,
исполненные безмятежной неподвижности, почти
оцепенения. Золя, не в пример Сезанну, не
застрахован от превратностей жизни отцовским
богатством. Инженер Золя умер, когда сыну его
было семь лет. На всю жизнь запомнил Эмиль те
страшные минуты. Прошло месяца три с начала работ
по сооружению канала, и Франсуа Золя
понадобилось съездить на двое суток в Марсель -
там он и заболел плевритом. Эмиль никогда не
забудет номер в марсельской гостинице, где отец
тщетно силился выиграть последнее сражение;
никогда не забудет его лицо, посиневшее, с
запавшими ноздрями, эту маску смерти. Смерть - от
одного этого слова его вновь, как пять лет назад,
охватывает тяжелое, гнетущее чувство, и он вновь
цепенеет от ужаса.
Начиная с того
рокового часа его мать, бабушка и дедушка,
втянутые в нескончаемые судебные процессы,
преследуемые полчищем "шакалов", борются с
одолевающей их нуждой. Но это банкротство тоже
жизнь; но этот крах - логическое следствие
приключений отца. В свободные от занятий дни Золя
ведет Сезанна в места своих прежних прогулок.
Скоро наступят каникулы, и они отправятся
бродить по окрестностям, обещает Золя. Начнутся
новые открытия; с Золя открытиям нет ни конца ни
края.
Немного времени
спустя к Сезанну и Золя присоединяется третий
товарищ, Батистен Байль. Он в шестом классе, как и
Сезанн, хотя на два года младше его и на год
младше Золя. Отличный парень этот Байль,
уравновешенный, рассудительный. Ему не знакомы
внезапные приливы чувствительности, вечно
обуревающие его приятелей, и чужды их комплексы:
инертность, сменяющаяся возбуждением у Сезанн, и
пыл, охлаждаемый скрытым беспокойством у Золя. Но
не все ли равно? Следуя их примеру, Байль хотя и не
без некоторого принуждения, однако вполне
искренне вторит Сезанну и Золя; он разделяет их
восторги, упивается теми же книгами и теми же
мечтами. Три товарища - в коллеже их не замедлили
прозвать "неразлучными" - клянутся друг
другу в вечной дружбе. Она сплотит их на
жизненном поприще, как сплотила в коллеже. Втроем
они завоюют будущее, получат признание
современников. Золя, именно бедняк Золя, куда
больше, чем богач Сезанн, уверен в их грядущей
победе.
И все же, несмотря ни
на что, в отношениях неразлучных с однокашниками
остается прежняя отчужденность. Их сверстники
плывут себе изо дня в день по течению: мечтать они
неспособны, не то что Сезанн, Золя и Байль - эти
поэты! Своими стремлениями, своей увлеченностью
они так отличаются от всех, что даже несколько
изумляют товарищей.
Надо сказать, что
дружба не только не отвлекает неразлучных от
занятий, а наоборот: они теперь еще лучше учатся,
одержимые несколько странным соперничеством.
10 августа, день
выдачи наград, становится для них днем триумфа.
Особенно для Золя: он берет награду за наградой;
ему даже посчастливилось получить похвальный
лист; с осени этот "неуч" , в начале года
казавшийся безнадежным, минуя один класс, пойдет
прямо в шестой.
При всей общности
склонностей трое неразлучных, однако, сильно
разнятся друг от друга. Это хорошо видно по их
подходу к занятиям. Байль - типичный зубрила, за
него можно не волноваться: такие всегда успешно
сдают все экзамены. Сезанн не менее Байля
прилежен, но несобран; зато более глубок. Он
налегает на все предметы с усердием "почти
болезненным", а когда овладевает ими, они при
его исключительной памяти навсегда
запечатлеваются у него в мозгу. Золя же, очень
точный и аккуратный в отношении своих школьных
обязанностей, тем не менее уделяет им ровно
столько времени, сколько положено. Для него
задание есть задание: только выполнив его, можно
со спокойной совестью заняться чем-то другим,
иначе он не чувствует себя свободным.
Каникулы... Золя
всегда любил экскую природу, нагромождение ее
вздыбленных холмов, ее сосны, шум которых
перекликается с пронзительным стрекотанием
цикад, ее оливы и кипарисы, придающие пейзажу
оттенок мечтательности. Именно он, Французишка,
чужак, прививает друзьям любовь к этой
раскаленной, невозмутимо-спокойной земле, к
этому краю наползающих друг на друга хребтов, где
вершины гор бросают в небо окаменелый вопль
своих громад - вопль, который, постепенно слабея,
замирает в задумчивой неизмеримой
беспредельности.
Сезанн и Золя
по-прежнему прекрасно учатся. При первой
возможности уходят далеко за город. Они охотники
до всяких шумных затей, запоем читают, запоем
пишут стихи. Короче говоря, с виду они веселы и
беспечны. И все же в иные минуты радость эту
заглушает гнетущая тоска; беспечность нередко
сменяется внезапным наплывом грусти. Им как-то не
по себе. Безотчетная тревога обуревает их.
"Страшная штука жизнь!" - твердит Сезанн.
С презрительной
жалостью смотрят Сезанн и Золя, как товарищи их
заходят в кафе и, "обтирая рукавами школьной
формы мраморные доски столиков", играют в
карты на угощение. Друзья негодуют, запальчиво
выражают свое неодобрение, в великолепном порыве
гордости заявляют, что никогда не погрязнут в
трясине житейской обыденности. Упоенные дружбой
и мечтами о будущем - они разделяют их вместе с
Байлем, - неразлучные в пылу увлечения шепчут
красоте, славе и поэзии магические слова:
"Сезам, откройся". Заучивая наизусть целые
действия из "Эрнани" и "Рюи Блаза", они в
летние дни на берегу реки читают их, подавая друг
другу реплики. Эти "роскошные видения", этот
"разгул" фантазии повергают их в дрожь, в
исступленный восторг.
Как-то один из них
достал томик неизвестного им поэта, чье имя -
Альфред де Мюссе - учителя обошли молчанием. И
сразу же блеск Гюго померк для неразлучных. Они
больше не расстаются с Мюссе. Читают и
перечитывают его стихи. Насмешливый романтизм
Мюссе, "его дерзость гениального мальчишки",
его скептицизм, его вызов кажутся им сродни, а его
стенания и подавно. Поэзия Мюссе становится их
"религией". И мог ли не расстрогать
неразлучных Мюссе, чей скорбный крик "выразил
отчаяние века"? Голосом, дрожащим от волнения и
слез, они неустанно повторяют горькие строфы, те
"ширококрылые строфы, что с шумом уносятся
вдаль".
Волшебный мир
поэзии! Неразлучные все чаще и чаще сочиняют
стихи. Золя задумал даже написать большую поэзму
в трех песнях "Цепь поколений" -
всеобъемлющую историю человечества, которая
охватила бы сразу его прошлое, настоящее и
будущее. Он, Золя, станет поэтом. И Сезанн тоже. И
Байль тоже. Все трое станут поэтами. Чуждые
мелочных стремлений, они будут жить в стороне ото
всех, вдали от людской злобы и глупости. Будут
писать, познают славу и любовь. В один прекрасный
день они нагрянут в Париж и завоюют его. В один
прекрасный день к ним придет чистая, нетронутая
любовь и утолит их жажду идеала. Книги закрыты.
Золя лежит в траве на берегу реки и, устремив
блуждающий взор в небо, изливает душу...
Молча слушают его
Сезанн и Байль, следя глазами за тающим в
вечернем воздухе дымком их первых в жизни
трубок...
Неожиданно в
феврале 1858 года Золя вместе с матерью уезжает в
Париж. Увы! Чудесной жизни втроем пришел конец. В
Париже Золя поступает в лицей Сен-Луи.
Сезанн, вероятно,
никогда не думал, что отъезд Золя причинит ему
такую боль. Байлю, конечно, тоже несколько не по
себе, и это заметно. Он скучает по Эмилю, сожалеет,
что его нет, но не больше. Отсутствие друга
нисколько не мешает ему усердно готовиться к
экзамену на степень бакалавра одновременно
естественных наук и словесности, который он
рассчитывает сдать в конце учебного года. Его
грусть скорее чисто внешнее проявление, а не крик
души - своего рода дань дружбе. Этого не скажешь о
Сезанне. Хотя у него есть Байль, есть любящая
семья, Сезанн вдруг почувствовал себя одиноким и
покинутым. В длинных письмах к Золя, где шутливые
стишки, сами собой срывающиеся с пера, вплетаются
в прозу, едва ли более серьезную, сквозь этот чуть
принужденный наигрыш проглядывает смятение.
Сезанн учится теперь далеко не с прежним рвением,
готовит уроки кое-как и получает довольно
посредственные оценки. Поль не находит себе
места, живет лишь мечтой о предстоящих каникулах,
которые вернут ему друга, и тогда да здравствует
радость!
Душевное состояние
Золя там, в Париже, близко к сезанновскому. 1 марта
он поступил в лицей Сен-Луи, где благодаря
протекции давнишнего друга его отца, Лабо,
адвоката при государственном совете, ему удалось
получить стипендию. Золя так же, как Сезанн, если
не больше, да, несомненно, больше, чем он, страдает
от разлуки, жестоко страдает. Сезанн, по крайней
мере, остался в Эксе; он по-прежнему живет в
привычной обстановке, а это большая поддержка.
Ничего подобного нет у Золя. Париж, серый, хмурый,
враждебный, выбивает его из колеи. Одиночество
гнетет Эмиля, он чувствует, что в лицее Сен-Луи
ему не завести себе ни друга, ни приятеля. Он
здесь такой же "чужак", каким был когда-то в
Эксе. Насмешка судьбы: он, кому в Эксе дали кличку
Парижанин, здесь получил прозвище Марселец. Всех
смешит произношение Золя; и снова, больше, чем
когда-либо, ему ставят в вину его бедность. В
глазах этих богатых сынков стипендиат прежде
всего человек сторонний, втершийся в их среду.
Большинство учащихся лицея Сен-Луи, у которых
парижская жизнь и домашняя среда с малолетства
выработали изощренность ума, гораздо
смекалистее своих сверстников из коллежа Бурбон.
У этих столичных юнцов, рано познавших жизнь,
словечки и повадки взрослых мужчин. С
презрительной жалостью смотрят они на этого
запуганного ими тупицу, который в свои
восемнадцать лет во втором классе едва тащится в
хвосте, на этого провинциала, на этого
"чужака" - откуда он свалился? С луны, что ли?
Ничего он не знает - ни новой литературы, о
которой все говорят, ни искусства, ни театра, он
даже не в курсе скандальных историй полусвета.
Мало того, что Золя
оторвали от друзей, от солнечного Прованса,
судьбе было угодно еще забросить его к этим
мальчишкам, подавляющим его своим
превосходством. Пришибленный, он замыкается в
себе, совершенно перестает работать, не готовит
заданий, не учит уроков; вчера еще первый ученик,
он отступает в ряды самых последних, снова
становится тем "неучем", каким был когда-то,
до встречи с Сезанном. Власть над ним еще имеют
разве только его единственные гении-хранители -
литература и поэзия. Иногда - хоть какая-то
радость! - преподаватель словесности читает в
классе его сочинения. Но в остальном никакого
просвета.
Возвращаясь домой,
он находит неуютную, полупустую квартиру, где на
всем лежит унылая печать неизбывной нужды, ибо
великое переселение семьи Золя из Экса в Париж
нисколько не облегчило ее горькой участи. Скорей
бы каникулы! Неразлучные, все трое, только о них и
мечтают...
И вот Золя уже в
Эксе. Снова собравшись вместе, неразлучные
возобновляют свои прежние веселые прогулки. Но
после первых блаженных, восторженных минут
встречи какая-то тень омрачает их радость. Отъезд
Золя в феврале не только прервал течение их
дружбы; этот отъезд, хотя они того и не осознают,
поставил последнюю точку на странице беспечной
поры их отрочества. Вот они уже на пороге
зрелости, на пороге серьезной жизни. Пока все,
разумеется, идет по-старому. Купанье в Арке,
долгие прогулки по пыльной, оцепеневшей от
солнца долине, поэтичные привалы в тени олив и
сосен, когда звучат стихи, песни, смех, и
посещение толонетской плотины, экскурсии к горе
Сент-Виктуар или к Пилон- дю-Руа" - ничто,
казалось бы, не изменилось. Все так же трунят
Сезанн и Золя над чревоугодником Байлем, и Сезанн
все такой же транжира.
Можно подумать, что
неразлучные просто возобновили свои привычные
отношения. А между тем завтра они снова
расстанутся. Золя вернется в лицей Сен-Луи. Байль
отправится в Марсель, где будет готовиться к
конкурсным экзаменам в Политехническую школу. В
Эксе останется один Сезанн; по настоянию отца он
поступит на юридический факультет. Завтра
неразлучные будут предоставлены каждый своей
судьбе; зрелая пора жизни, серьезнрая пора скоро
захватит неразлучных и навсегда разобьет их
союз. Да, именно так и будет: что бы они ни
говорили, что бы ни делали, прошлое их мертво;
игры, смех, умилительно доверчивое содружество
теперь лишь пережиток того времени, которое
кануло в вечность; и минутами неизъяснимая тоска
омрачает их радость, главным образом радость
Сезанна и Золя, ибо у них она более искренняя, а
следовательно, и более хрупкая.
Ни за что на свете не
признались бы себе Золя и Сезанн в этой тоске;
стоит ей зашевелиться в груди, как они стремятся
поскорее заглушить ее. И громче звучит смех, и
звонче - песня. Но тщетны их усилия, тоска
притаилась в тайниках души, и от этого постоянно
присутствующий, всегда готовый овладеть ими
страх перед жизнью нисколько не уменьшается."
По материалам
книги А.Перрюшо "Жизнь Сезанна"./ Пер. с фр.;
Послесловие К.Богемской. - М.: "Радуга", 1991.
- 351 с.
Книга
на ОЗОНе
