Импрессионизм в сети
Поль Сезанн
Эпизоды из жизни:
Битвы
Поль Сезанн: коллекция
Поль Сезанн в домашнем электронном музее
(100 электронных альбомов великих художников,
включая импрессионистов)
Поль Сезанн в музеях
Поль Сезанн: литература
Эпизоды из жизни: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
"... Вернувшись в феврале в Париж, Сезанн попадает в обстановку великого брожения. Золя больше не работает в фирме "Ашетт", он совсем недавно устроился в "Л'Эвенман" - наиболее читаемой бульварной газете Ипполита де Вильмессана.
Сезанн привез из Экса несколько полотен. Два из них, в том числе портрет Валабрега, он рассчитывает представить в Салон. Но у него нет ни малейшего желания быть принятым. Напротив, он бы очень досадовал, если бы эти господа из жюри одобрили его работы. некоторые художники, стараясь снискать благосклонность членов жюри, выносят на их суд самые бесцветные свои произведения, а Сезанн нарочно выбирает то, что больше всего может попортить им кровь, хотя не сомневается в провале. Друзья-художники восхищаются настойчивостью Сезанна и "собираются чествовать его".
Между прочим, ходят слухи, что в этом, то есть в 1866, году жюри будет придирчиво, как никогда. Прием, уготованный в прошлом году "Олимпии" критикой и публикой, показал, что делать поблажки не только бесполезно, но и опасно: при излишней снисходительности жюри может в конце концов стать всеобщим посмешищем. Молодым художникам надоело постоянно зависеть от судилища, в компетентность которого они не верят. Они хотели бы, чтобы был восстановлен Салон отверженных, и поговаривают о том, что надо с этой целью составить петицию. Всех лихорадит.
Можно себе представить, какой шум стоит по четвергам на ужинах у Золя. Сезанн далеко не самый сдержанный. Он стал совершенно неузнаваем. Напялив на себя красный жилет, явно щеголяя им, он, бородатый, всклокоченный, умышленно старается прослыть невежей и неряхой. Резкость его суждений, склонность к бахвальству - ведь он южанин - и врожденная застенчивость в сочетании образуют поразительную смесь.
Где же благонравное дитя прежних лет? На нечесаную, патлатую голову нахлобучена черная, "измятая, порыжевшая" шляпа, на плечах болтается "широченное пальто когда-то теплого каштанового цвета"; от дождей оно полиняло, все пошло "широкими зеленоватыми потеками", чересчур короткие брюки позволяют видеть "синие чулки". По любому поводу гремят проклятия Сезанна. "Разве пучок моркови, да, пучок моркови, непосредственно воспринятый, написанный со свежим чувством в тональности данного художника, не стоит извечной академической мазни, той позорной живописи, что бесстыдно стряпается по готовым рецептам?"
Сезанн сейчас переживает подъем, в нем бурлит варварская сила жизни, которая бросает его вперед, почти в свирепое наступление. Он провозглашает свой символ веры. Энгр? "Бескровен". Примитивисты? "Им бы раскрашивать картинки в требниках". Следовало бы сжечь Школу изящных искусств, и Салон, и даже Лувр. И начать все сначала.
Салон! Это сейчас единственная тема всех разговоров. Начинают просачиваться всякие новости. Пейзажист Добиньи - он входит в этом году в состав жюри - пытался отстоять сезановский портрет Валабрега. Ему злобно возразили, что это "пистолетная живопись". Спор, шум, крики. В запальчивости Добиньи заявил, что предпочитает "картины, исполненные дерзаний, всей той ничтожной продукции, которую ежегодно принимает Салон". К несчастью, ему пришлось подчиниться большинству. Присланный Сезанном портрет принят не будет.
Сезанну наплевать. Тем более, что совсем недавно ему выпало такое счастье, в сравнении с которым отказ жюри утратил для него значение: его представили Мане. Увидев в мастерской Гийеме сезанновские натюрморты, Мане нашел, что они "крепко сколочены". Сезанн испытывает живейшую радость. Хотя ему свойственно шумно выражать чувства, он становится сдержанным, когда его что-то по-настоящему трогает. Своею радостью он упивается потихоньку, не слишком выказывая ее.
А вместе с тем Мане его несколько удивил, этот революционер в то же время элегантный завсегдатай Бульваров: средний рост, белокурые волосы, тонкие губы, денди, никогда не выходящий из дому без цилиндра, трости и перчаток, завсегдатай кафе Тортони. Революционером этот сын потомственных крупных буржуа, этот светский лев, умница с изящными, по-парижски изысканными манерами сделался помимо своей воли. Провалы в Салоне, скандалы, невольной причиной которых он стал, шокируют его: он бы не прочь подвизаться на каком-нибудь государственном поприще и совершать мерное восхождение, продвигаясь по службе. Сезанн пожимает плечами. Темперамента, что ли, не хватает этому Мане?
В первых числах апреля объявили результат совещания жюри. Не зря опасались, что оно будет суровым. Хотя жюри одобрило картины Моне и Сислея, хотя оно и соизволило взять одно из двух полотен Базиля, впервые рискнувшего отдать себя на его суд, и приняло, правда весьма неохотно, пейзаж Писсарро (Добиньи пришлось изрядно поломать копья за него), все же оно безжалостно отвергло работы Ренуара, Гийеме, Солари, конечно же, Сезанна и Мане, представившего картину "Флейтист".
Гнев кипит. Выставка отверженных? Сам Добиньи посоветовал Ренуару составить петицию, требующую этой выставки. Молодые художники волнуются. Сезанн, неизменный сторонник решительных мер, вероятно с согласия товарищей и очевидно с помощью Золя, берется составить письмо на имя председателя жюри графа Ньюверкерке с требованием восстановить Салон отверженных. Сезанн и его друзья надеются, что такое совершенно необычное письмо не останется без ответа. Ничего подобного - полное молчание.
Такое презрительное молчание - самое верное средство разжечь недовольство... и подстегнуть воинственный дух Золя. Почему бы Вильмессану не поручить ему сделать обзор Салона, думает Золя. Он бы напрямик высказал жюри всю правду, изобличил бы пороки этого института, отстоял бы своих друзей, поднял бы страшный шум. Материал ему бы предоставили все: и Сезанн, и Гийеме, и Писсарро.
19 апреля Золя (под псевдонимом Клод - имя героя его "Исповеди") в кратком сообщении, анонсирующем его статью, не стесняясь в выражениях, объявляет, что не замедлит начать кампанию, возбудив "беспощадный процесс" против жюри. 27-30 апреля, буквально накануне открытия Салона, Золя публикует беспощадную статью, полную резких выпадов в адрес жюри, этого диковинного ареопага, руководящего судьбами французского искусства. 4 мая Золя продолжает обличения и, сплавив воедино собственные воззрения с воззрениями друзей, в частности Сезанна, обнародует свои взгляды на искусство.
Статьи Золя волнуют, будоражат, увлекают. Их комментируют в мастерских. Их обсуждают на бульварах. Сезанн свою радость выражает по-сезанновски - во всеуслышание и не стесняясь в выражениях. "Черт возьми, - неустанно твердит он, - ну и разделал же он все эту сволочь!" А Мане - Золя недавно свел с ним знакомство, - тот подолгу принимает писателя у себя, показывает ему свои картины, излагает свои взгляды на творчество. Золя загорается: обзор Салона - свой обзор в полном смысле - он начнет - это ли не блестящая по своей дерзости мысль? - статьей именно о том художнике, которого Салон и знать не хочет. В своей статье он выскажет преклонение перед создателем "Олимпии", перед тем художником, которому,однако, - Золя это утверждает - "уготовано место в Лувре" и который имеет на то такое же право, как Курбе, как все художники сильного и самобытного темперамента. Статья о Мане вышла 7 мая.
То была последняя капля, переполнившая чашу. Лавина протестующих писем обрушивается на письменный стол Вильмессана. Угрозы отказаться от подписки множатся. Вильмессана настоятельно просят "несколько повысить уровень критики, передав ее в чистые руки". Подобного скандала Вильмессан не ожидал, он вынужден отступить. Он заключает соглашение с Золя. Тот рассчитывал написать двенадцать статей, теперь он ограничится тремя, а еще три статьи напишет некий Теодор Пеллоке, ярый приверженец жюри и официального искусства. Таким образом, то раздувая огонь, то заливая его, "Л'Эвенман" удовлетворит всех подписчиков - и тех, кого радует скандал, и тех, кого он возмущает.
В своих статьях Золя говорил не только о Мане. Говорил он попутно и о Писсарро: "Вы тот художник, которого я люблю". Говорил он и о Моне: "Вот характер, вот мужчина единственный в толпе скопцов". Но нигде он даже имени Сезанна не упоминает. Зато "Мой Салон" - сборник, включающий те же самые статьи, - он посвящает другу.
Летом 1866 года Сезанн и его друзья, еще разгоряченные пережитым весной сражением, возвращаются в Экс с большим шумом. Марион встречает Сезанна как победителя. В его глазах Сезанн "все больше и больше" растет. В восторге от Сезанна друг Валабрега Поль Алексис, который два года назад зачитывался на уроках в коллеже "Сказками Нинон". Алексис, сын богатого нотариуса, только-только начал изучать право, он проявляет к нему такое же отношение, какое некогда выказывал Сезанн. Алексису девятнадцать лет, и у него одно желание: поскорее уехать в Париж и стать литератором.
Вся эта веселая, шумная фронда, довольно необычная для маленького города, привлекает всеобщее внимание. Сезанн возбуждает любопытство. Всем хочется увидеть его живопись. Он уже имел неосторожность показать кое-кому несколько своих полотен, но вслед за этим его не замедлили ославить, поэтому он занял весьма решительную позицию. На просьбу показать свои работы он неизменно дает один и тот же полнозвучный ответ: "А дерьма не хотите?", который, к его потехе, обращает всех прилипал в паническое бегство. Эксовцы "действуют ему на нервы". Его презрение для всех очевидно. Несмотря на это, а может быть, именно поэтому, он стал своего рода фигурой в городе. Доморощенные художники, усмотрев кое-что в его картинах, в подражание ему сменяют кисти на шпатель и пишут один пастознее другого.
"Девушка у пианино"
("Увертюра к "Тангейзеру").
1868 г.
Холст, масло. 57,8х92,5 см.
Эрмитаж, Санкт-Петербург.Сезанн чувствует себя в расцвете сил. В знак памяти о встречах с Морштаттом и в знак почитания Вагнера он с жаром берется за "Увертюру к "Тангейзеру". Эскиз к ней он делает за одно утро. Марион находит картину "чудесной". "Она принадлежит искусству будущего, так же как и музыка Вагнера", - пишет он Морштатту. Но самого Сезанна полотно, как видно, менее удовлетворяет. Он еще вернется к этой теме. А пока он снова пишет портреты. В частности, портрет отца в натуральную величину: старик - ему на днях пошел шестьдесят девятый год - сидит скрестив ноги в высоком кресле, обтянутом белым, в сиреневых цветах кретоном, и читает "Л'Эвенман" (газета эта служит как бы дружеским приветом Золя); большая композиция - два метра на метр двадцать, - в которой Сезанн, придав своей модели застывшую, почти священную позу, старается, добиваясь полной объективности, забыть о себе - уроки Мане не прошли даром.
"Портрет Луи-Огюста Сезанна, отца художника, читающего "Эвенман". 1866
Холст, масло, 200x120 см.
Национальная галлерея искусств, Вашингтон.
"Портрет Ашиля Амперера".
1866-1868 гг.
Холст, масло. 200х122 см.
Частное собрание.Пишет Сезанн такого же формата портрет своего друга Амперера; но во всей внешности карлика, в его лице уродца есть что-то чересчур карикатурное, чересчур жалкое и шутовское, чтобы в этом портрете Сезанн волей-неволей не вернулся к романтической экспрессии: пастозно пишет он синий халат, красную фуфайку, лиловые кальсоны; до смешного тонкие ноги Амперера покоятся на грелке, над его круглой, как большой шар, головой Сезанн вывел жирным трафаретом: Ашиль Амперер, художник.
Эти серьезные работы свидетельствуют о большой уверенности в себе. Однако воодушевление, как всегда, сменяется тупой скукой. Сезанна раздражает семья, раздражают эксовцы. А что его не раздражает? Сезанну не приходится думать о куске хлеба, ему нет нужды идти на компромиссы, поэтому его строптивый характер не смягчается. Хорошему настроению не способствует и полоса безденежья, в какую он частенько попадает и по милости отца, и по собственному неумению хоть как-то упорядочить свой бюджет.
Своей последней картиной, на которой двенадцатилетняя сестренка Роза читает книжку кукле, Сезанн в известной мере доволен. Приободренный он хочет попробовать свои силы в более смелой композиции и именно на пленэре: Марион и Валабрег идут на "мотив". Но замысел Сезанна превышает его возможности, и модели его на сей раз не в большом восторге, по крайней Валабрег. "Мы выглядим совершенно безобразно", - пишет он 2 октября Золя... "
По материалам книги А.Перрюшо "Жизнь Сезанна"./ Пер. с фр.; Послесловие К.Богемской. - М.: "Радуга", 1991. - 351 с.
Книга на ОЗОНе
