Импрессионизм в сети
Поль Сезанн
Эпизоды из жизни:
Последние годы жизни
Поль Сезанн: коллекция
Поль Сезанн в домашнем электронном музее
(100 электронных альбомов великих художников,
включая импрессионистов)
Поль Сезанн в музеях
Поль Сезанн: литература
Эпизоды из жизни: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
"...1904 год. Сезанн принимает у себя Эмиля Бернара. Бернар решил осуществить давнишнюю мечту: повидать Сезанна, своего "старого учителя". Художник принял его так радушно, что Бернар остался на месяц в Эксе.
Сезанн всегда рад, когда находится кто-то, с кем можно "отвести" душу. И с Бернаром у него установились дружеские отношения. Художник предоставил в распоряжение гостя, тоже художника, первый этаж мастерской, чтобы он мог спокойно работать. Бернар хотел знать о Сезанне "все досконально" и почти не отходил от него в надежде что-то перенять от "человека, который так много умеет". Оба художника часто встречаются.
Несмотря на диабет, медленно разрушающий здоровье, - "глаза у него были отекшие и красные, черты одутловатые, нос усеян сизыми жилками", Сезанн ни на минуту не прекращает работы. "Я каждый день продвигаюсь вперед, - говорит он Бернару, - это самое важное". Постоянно возвращаясь к "Купальщицам", Сезанн одновременно пишет пейзажи в Черном замке и натюрморты в своей мастерской. Пишет увлеченно, упорно, стремясь достигнуть желаемого совершенства. На глазах у изумленного Бернара один из натюрмортов - три черепа - почти ежедневно меняет свой цвет и форму.
"Большие купальщицы".
1899-1906 гг.
Холст, масло. 208х249 см.
Филадельфийский музей искусств.
"Большие купальщицы".
1900-1905 гг.
Холст, масло.132,4х219,1 см.
Фонд Барнса, Мэрион, Пенсильвания.
Даже "Купальщицы" все время подвергаются "заметной переделке". Работая в первом этаже, Бернар все время слышит, как Сезанн у себя на втором ходит и ходит по мастерской, часто спускается в сад, где подолгу сидит с озабоченным лицом и о чем-то думает. Затем торопливо подымается к себе. Увидев написанный Бернаром натюрморт, Сезанн, которому картина не совсем по вкусу, хочет ее подправить, но при взгляде на палитру Бернара взрывается: "А где же у вас неаполитанская желтая? А черная персиковая? Где натуральная сиена, кобальт, жженый лак? Без этих красок писать невозможно". И под гневными ударами его кисти мольберт закачался, еще немного, и полотно упало бы на пол. (Эмиль Бернар рассказал о палитре Сезанна. В то время на ней были следующие краски: блестящая желтая, неаполитанская желтая, хром желтый, охра желтая, сиена натуральная, киноварь, охра красная, сиена жженая, краплак, кармин, жженый лак, зеленый Веронезе, изумрудная железная, зеленая земля, кобальт, ультрамарин, прусская синяя, черная персиковая.)
Сезанн неустанно излагает Бернару свои взгляды на искусство. "Нужно вернуться к классицизму через природу, иначе говоря через ощущение, - в который раз говорит Сезанн. - В природе все лепится на основе шара, конуса и цилиндра. Рисунок и цвет неразделимы, по мере того как пишешь - рисуешь: чем гармоничнее делается цвет, тем точнее становится рисунок. Когда цвет достигает наибольшего богатства, форма обретает полноту. Контрасты и соотношения тонов - вот весь секрет рисунка и моделировки". Сезанн громит академистов из Школы изящных искусств, Бугро и его Салон. "Работать, ни на кого не оглядываясь, и набирать силу - вот в чем цель художника, - утверждает Сезанн, - а на все прочее наплевать!" Перед Бернаром уже не художник, а "воплощенная живопись". "Сезанн немыслим вне кисти. Любое зрелище возвращает его к размышлениям о живописи". Каждую минуту во время обеда у Бернаров он вдруг умолкает, чтобы оценить взглядом фрукты, блюда, бокалы, тарелки и лица гостей "в зависимости от света и тени".
Страстность, беспокойство, порыв - в этом весь Сезанн. Воодушевление, восторженность чередуются с раздражительностью, с гневом. Думая о Писсарро, недавно скончавшемся в возрасте 75 лет, он с грустью и благодарностью вспоминает дни, проведенные в Овер-сюр-Уаз, где "скромный и великий Писсарро" преподал ему законы импрессионизма. "Он был для меня отцом, добрым ангелом", - печально восклицает Сезанн.
Бернар со своей склонностью к теоретическим разговорам без конца задает Сезанну вопросы: "Что привлекает ваш глаз? Что вы понимаете под словом природа? Достаточно ли совершенны наши чувства, чтобы позволить нам войти в подлинный контакт с тем, что вы называете природой?" Сезанна раздражают эти умствования. "Поверьте, - говорит он Бернару, - все это ерунда, заумь! Досужие измышления преподавателей. Будьте художником, а не писателем или философом".
...Многие едут теперь в Экс, чтобы встретиться с Сезанном. Посещения художников и литераторов, коллекционеров и торговцев картинами развлекают Сезанна. Они немного нарушают однообразие его жизни - "следствие постоянного стремления к одной и той же единственной цели", которое в минуты физической усталости приводит к умственному изнеможению.
Не обращая внимания на усталость и истощение, Сезанн на природе ли, в мастерской ли продолжает настойчиво работать. "Работа, - говорит он, - подтвердит мою правоту". И в этом он твердо убежден. Он начал писать портрет Валье, своего садовника в Лове. "Если мне удастся портрет этого человека, значит, моя теория верна", - говорит Сезанн. Он постоянно возвращается к "Купальщицам". Сумеет ли он закончить свое полотно? Вот уже добрый десяток лет, как он начал его - и все продолжает писать и заново переделывать. "Не смею сознаться себе в этом", - говорит он. С приближением конца жизни к художнику приходит умиротворение. Смиренно оглядывает он свой долгий творческий путь, творения, которые оставит людям.
... Карнавал, который в Эксе проводится вот уже свыше пятнадцати лет, дал возможность Солари заработать немного денег; скульптору заказали оформление колесниц цветами. В январе 1906 года Солари приступил к работе, но его сразила пневмония. 17 января скульптор скончался в больнице. Из жизни ушел последний друг Сезанна.
За несколько недель до смерти Солари закончил бюст Золя, предназначенный для зала городской библиотеки. В память писателя вдова Золя подарила Эксу рукопись трилогии "Три города". В воскресенье, 27 мая, муниципальный совет торжественно открыл церемонию установления бюста. Среди приглашенных Сезанн. Он снова встретился с мадам Золя, Нума Костом, Виктором Лейде, ныне вице-президентом сената. В этих поблекших лицах, отмеченных печатью прожитых лет, в этом бюсте, вылепленном рукой, ныне уже похолодевшей, Сезанн вновь увидел свою молодость. Она здесь, эта молодость, она неожиданно вернулась, больно сжала ему сердце. Все, включая мэра Экса, напоминало о ней: мэр, его фамилия Кабассоль, ведь он сын бывшего компаньона Луи-Огюста. Вот Кабассоль поднялся. Он благодарит мадам Золя, рассказывает о творчестве романиста, о том большом месте, какое Экс под названием Плассана занимает в произведениях писателя, вспоминает дружбу неразлучных.
Слезы заволокли глаза Сезанна... Вот поднялся Нума Кост. Болезнь сердца мешает ему говорить, голос его часто прерывается от волнения. "То была заря нашей жизни, - говорит Кост, - нас переполняли дерзновенные мечты, желание подняться над социальной трясиной, в которой погрязли завистливые бездарности, люди с незаслуженно раздутыми именами, опасные честолюбцы, нечистоплотные карьеристы. Мы здесь мечтали о завоевании Парижа, об овладении этим духовным очагом мира, и на открытом воздухе в уединенных, выжженных солнцем пустынях, вдоль тенистых берегов горных потоков или на вершине крутых, холодных, как мрамор, холмов, оттачивали наше оружие для будущих грандиозных битв..."
Борьба! Слава! Декламирование стихов в каменистых долинах! Купание в Арке! О, каким далеким все это кажется сегодня. Сезанн слушает, он потрясен. Перед ним возникают картины прошлого. В сосняке, пронизанном лучами солнца, стрекочут цикады. Золя, Байль и он сам, опьяненные весной, бросают вызов жизни! "После того как Золя стал во главе литературной группы в Париже, - продолжает Нума Кост, - он послал старому другу, Полю Сезанну, свои первые литературные эссе и одновременно держал нас в курсе своих планов. Его письма мы читали среди холмов, под сенью зеленеющих дубов, как читают сводки начавшейся военной кампании..." Сезанн больше не в силах владеть собой. Он рыдает. Картины прошлого терзают его душу. Разве в этом бюсте Золя не заключена его, Сезанна, молодость, вся его жизнь? Разве это не траурное собрание в память того, кем они были, кем был он? Его жизнь кончена.
Художнику только 67 лет, но он чувствует приближение конца. С настойчивостью и страстностью, которая изматывает его последние силы, Сезанн пишет, пишет, пытаясь еще немного приблизиться к той цели, которая при исключительной требовательности художника к себе неизменно от него отдаляется. Быть может, новое поколение подхватит и продолжит его деяние на том этапе, на каком он его оставит. "Я веха. Придут другие..." - сказал Сезанн Морису Дени, который тоже совершил паломничество в Экс.
***
Июль. Травы посохли и хрустят, как солома. Скалы накалены. Никогда еще Сезанн так не страдал от жары. У него болят почки. Ноги - сплошная рана. Торопясь использовать свежесть раннего утра, Сезанн с половины пятого уже стоит у мольберта. После 8 часов утра бесполезно сопротивляться: жара к этому часу становится "невыносимой", в голове какой-то туман. Сезанн больше "не смотрит на вещи глазами художника". Весь мир точно поблек, изменился; воздух насыщен пылью какого-то "слезливого оттенка". Одуряющая, гнусная жара! Истерзанного болями художника все раздражает.
Но, несмотря на зной, на слабость, на мучительные головные боли, Сезанн работает. Пишет, не отрываясь, и только сожалеет о том, что уже стар, "а еще необходимо столько сделать в области цвета".
В конце июля Сезанн заболевает легким бронхитом, но ни на один день не прекращает работать. В августе жара становится "ужасающей".
В сентябре жара немного спадает. Сезанну становится лучше. Он безостановочно пишет, и, если б не "состояние нервозности", все было бы хорошо.
Дождь! Долгожданный благодатный дождь! Ливневый. Гром гремит над Эксом. Гроза бушевала 13-го, гроза бушует 14 октября. "Моя нервная система очень ослабла, - жалуется Сезанн. - Только живопись может меня поддержать. Надо продолжать". И он продолжает. 15 октября утром он пишет сыну: "Получил небольшое моральное удовлетворение. Я продолжаю работать с трудом, но все же что-то выходит", и не без гордости добавляет, что для старых художников своего поколения он "опасный соперник".
В тот день после обеда, пользуясь небольшим прояснением погоды, Сезанн пешком отправляется на этюды неподалеку от своей мастерской в Лове. Снова гроза! Не обращая внимания на дождь, Сезанн пишет. Проходят часы. Дождь по-прежнему хлещет. В промокшей одежде, дрожа от сырости, Сезанн решает уйти. Под тяжестью мольберта и ящика с красками он с трудом передвигает ноги. И вдруг падает без сознания. Несколько позже его обнаруживает на дороге возчик прачечной и привозит домой почти в бессознательном состоянии.
Госпожа Бремон немедленно вызывает врача, извещает Марию. Почему такой шум? Сезанн пришел в себя в постели. Он с неохотой подчиняется указаниям врача, который весьма удивлен жизнестойкостью этого больного старика. Назавтра Сезанн в свой обычный час едет в мастерскую писать портрет Валье. Но это уже слишком! Почувствовав снова недомогание, художник с огромным трудом возвращается домой и на этот раз вынужден слечь надолго.
Снова врач, лекарства; головокружение и слабость. Состояние Сезанна осложняется воспалением легких. Болезнь развивается с исключительной быстротой. 20 октября Мария сообщает молодому Полю, что ему следует приехать "так быстро, как только возможно", что она считает его присутствие в Эксе необходимым. В настоящуу минуту художник в забытьи. 22 октября госпожа Бремон телеграфирует в Париж: "Немедленно приезжайте оба, отец очень плох". Сезанн в постели то жалуется, то снова впадает в забытье, то безостановочно твердит имя сына: "Поль! Поль!" И смотрит на дверь, вот-вот она откроется, и войдет Поль. "Сынок, ты гениальный человек!" Но дверь не открывается.
Телеграмму госпожи Бремон Гортензия, конечно, получила, но поторопилась скрыть ее от сына. У нее примерка платьев, и она не может выехать.
Взгляд Сезанна прикован к двери. Он ждет сына, свое "солнышко". Но дверь не открывается.
Мария ненадолго ушла. С Сезанном осталась лишь госпожа Бремон. Почему она его больше не слышит? Ей кажется, что он не шевелится. Она подходит ближе.
Сезанн недвижим, его мертвые глаза устремлены на закрытую дверь...
***
Сезанн оставил 800 с лишним полотен, около 350 акварелей и такое же количество рисунков. В каталоге работ Сезанна, составленном Лионело Вентури, автор относит 130 полотен к началу деятельности художника (с 1871 г.), 160 - к так называемому импрессионистическому периоду (1872-1877 гг.), 260 - к так называемому периоду конструктивному (1878-1887 гг.), 260 - периоду, называемому синтетическим (1888-1906 гг.).
Враждебность, какую вызывали творения Сезанна, рассеивалась медленно. Зато влияние этих творений проникло глубоко и распространилось быстро. Оно было столь же продолжительным, сколь и широким. И вовсе не будет преувеличением сказать, что это влияние вскормило большую часть художественных течений нашего времени. Фовисты, как и кубисты, объявили себя приверженцами мэтра из Экса. От Брака до Матисса, от Вламинка до Пикассо, от Модильяни до Марке, Дорена, Андре Лота и Делоне - сколько художников находилось под влиянием Сезанна! И в конце концов сколько преподано уроков, сколько сделано выводов, исходя из его примера!.."
По материалам книги А.Перрюшо "Жизнь Сезанна"./ Пер. с фр.; Послесловие К.Богемской. - М.: "Радуга", 1991. - 351 с.
Книга на ОЗОНе
