Эпизоды из жизни: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
И Сёра столь же
целенаправленно берётся за своё творчество,
приступая к первой части намеченной им
программы.
Сведя до минимума занятия
живописью, он почти целиком посвящает себя
рисунку, чтобы как можно дальше продвинуться в
изучении контраста чёрного и белого тонов. В
связи с этим он неизбежно должен был отказаться
от линейного рисунка, превозносимого Энгром, и
перенять противоположную технику,
предполагающую светотени и моделировку. Эта
техника так хорошо ему подходит, что благодаря ей
он сразу же создаёт произведения поразительной
мощи. Отказавшись от угля, он оставляет для
работы только карандаш и, используя зернистую
фактуру бумаги, передаёт (или пытается передать)
в своих рисунках различные оттенки света и тени.
Предметы, не обрисованные чётким контуром,
существуют прежде всего за счёт своего объёма.
Детали стираются, поглощаемые тонко дозируемыми
серыми тонами. Эти рисунки - "рисунки
живописца" (Синьяк) - являются как бы
чёрно-белыми картинами. "По ним можно было бы
писать картину, не возвращаясь к модели", да и
выглядят они "более красочными, чем многие
живописные полотна" (Синьяк).
В рисунках скрытный молчун
Сёра выдаёт некоторые свои навязчивые идеи.
Исследование соотношений света и тени в них
настолько тщательно, настолько точно, что оно
подчёркивает вполне временный характер этих в
основе своей неустойчивых связей. Достаточно
едва уловимого движения, чтобы светлое и тёмное
начали вытеснять друг друга. Персонажи не просто
неподвижны - они как бы оцепенели. Присутствие
времени на этих рисунках становится ощутимым,
однако время здесь, так сказать, застыло. Тяга к
научной точности, не дающая покоя молодому
художнику, проявилась в том, что было для него
неосознанным побудительным мотивом: она - способ
отрицания времени, его уничтожения. И это
совпадает с намерением Сёра создать искусство,
основанное на неопровержимых научных данных, с
его мучительным желанием шаг за шагом двигаться
вперёд, постепенно обретая уверенность в своей
правоте. Стремление к совершенству - это всегда
стремление к вечности.
В рисунках Сёра начинает
проступать весьма своеобразный мир, который он
носит в себе, мир остановившегося времени,
застывших движений, излучающий трепетную и
чарующую поэзию. Над этим миром довлеет тишина,
тишина почти осязаемая, сродни безмолвию,
царящему порой в наших сновидениях. Плотные и
компактные, формы отделяются одна от другой.
Ничто не в силах разрушить колдовские чары,
которые привели их в оцепенение и навсегда
изолировали от внешней среды, обрекли на
заточение, увековечили в их собственной
реальности. Этот мир тишины является также миром
фатального одиночества.
Аман-Жан и Эрнест Лоран,
охваченные духом соперничества, тоже много
работают над рисунком. В мае 1881 года первому из
них посчастливилось даже дебютировать в Салоне,
выставив портрет знакомого врача, написанный
углём.
Осматривая выставку этого
Салона, Сёра задержался перед картиной Пюви де
Шаванна "Бедный рыбак". Безмятежность,
спокойствие персонажей Пюви трогали его не
меньше, чем тщательно выверенные композиции
художника, который когда-то готовился к
вступительным экзаменам в Политехническую
школу. В Салоне 1882 года он увидел другое творение
Пюви, фреску "Нежная страна",
предназначенную для украшения частного особняка
Бонна, идиллическую картину некоего земного рая
на морском берегу. На Сёра произвела сильное
впечатление композиция этого полотна.
Кроме того, за эти два года он
лучше узнал живопись импрессионистов: в апреле
1881 года и в марте 1882 года они провели шестую и
седьмую коллективные выставки. Эрнест Лоран
по-прежнему восторгался импрессионизмом,
технику которого пытался приспособить к своему
темпераменту. Сёра часто спорил с ним. Он считал
интересной фактуру письма импрессионистов.
Посредством дробления мазка
создавая поверхность, сотканную из различных
цветов, которые скрещиваются, накладываются друг
на друга или сопоставляются, они передают
богатство тонов и рождают полотна, изумляющие
своей яркостью. Однако Сёра упрекал
импрессионистов в отсутствии точности. Он не мог
принять инстинктивность в их исполнении, которое
считал рискованным именно в силу его
спонтанности. Импрессионисты никогда не
поверяют разумом точность визуальных
наблюдений. Они всецело полагаются на ощущения
своей сетчатки, на своё вдохновение ("Я пишу,
как птица поёт", - утверждал Моне), и,
переполняемые радостью от работы с красками, они
всё приносят в жертву тому, что Делакруа называл
"адской ловкостью кисти". Сёра заявил, что
"заново примется за то, что ими уже сделано".
В действительно тут было
нечто большее. Именно принцип, сам предмет этой
живописи (техника всегда лишь следствие)
ошеломил Сёра. Импрессионизм зачарован
переменчивым обликом вещей, их мимолётными
превращениями под воздействием света, отсветов,
сияний, свечений, дымчатости, в которых
растворяются формы. Импрессионисты любят
подвижное, прихотливое непостоянство дымки и
тумана, поблёскивающую поверхность воды, они
наслаждаются лишь вспыхнувшим кратким моментом
и доверяются течению времени. Их лиризм - это
лиризм мгновения.
К тому же Сёра, с его
стремлением к постоянству, был не единственным,
кто воспринимал именно так полотна
импрессионистов. Даже внутри этой группы
художников намечались перемены. Сезанн, который
больше не выставлялся вместе с импрессионистами
со времени их последней экспозиции в 1877 году,
пытался придать своим полотнам структуру, ритм и
глубину; по его собственному признанию, ему
хотелось делать из импрессионизма "нечто
прочное и долговечное, подобное музейному
искусству". А Ренуар отправился осенью 1881 года
в Италию, чтобы поразмышлять перед картинами
Рафаэля и фресками Помпеи… Импрессионизм
переживал кризис. Никогда уже больше эта группа
не обретёт единства. Взорванная изнутри, она
распадалась; художники, недавно примкнувшие к
этому направлению и принимавшие участие в
выставках, в их числе и Поль Гоген, были склонны к
"атмосферным" феериям не больше, чем Сёра.
Продолжая серию рисунков,
Сёра перешёл к изучению контраста тонов на
небольших живописных работах, выполняемых на
дощечках размером примерно 16 на 25 см, которые он
называл "крокетоны".
Подобно импрессионистам, он
работал на пленэре, на натуре в окрестностях
Парижа, посещая с этой целью Ле-Ренси или
Монфермей, Виль-д'Авре, Понтобер или Шайи.
"Вилль-д'Авре. Белые дома". 1882 г.
Холст, масло.
Художественная галерея Уолкера, Ливерпуль.
|
"Лес в Понтобере (Ионна)". 1881-1882 гг.
Холст, масло.
Метрополитен-музей, Нью-Йорк.
|
"Крокетоны"
представляли собой не что иное, как этюды. С
помощью этюдов он изучал цвета, так же как в
рисунках - валёры. Тени соответствовали холодные
цвета: зелёный, синий, фиолетовый; свету - тёплые
цвета: красный, оранжевый, жёлтый. Эти сценки и
пейзажи, написанные на пленэре, вполне могли бы
украсить выставку импрессионистов. Им
свойственны тот же лиризм, та же радость от
работы с красками, то же стремление сразу же,
мгновенно запечатлеть какой-либо образ. Но эти
"моментальные впечатления", переданные с
живостью, были для Сёра - различие существенное -
не более чем упражнениями, обычными зарисовками.
Столь ценимая импрессионистами работа на натуре
не являлась для него самоцелью. "Природа, -
говорил Делакруа, - есть только словарь, в нем
ищут смысл слов, в нем находят элементы, из
которых слагается фраза или рассказ; но никогда
никто не считал словарь сочинением в поэтическом
смысле слова". И еще Делакруа говорил: "Если
каждая подробность представляет собой
совершенство, то соединение этих подробностей
дает эффект, равный тому, который великий
художник создает в своей картине благодаря ее
композиции и гармонии". Итак, композиция - вот
цель, которую Сёра ставит перед своей
созидательной волей и к которой он стремится в
своем продуманном и рассчитанном движении
вперед. В нем живет мечта, преследовавшая великих
мастеров-классиков, - великих "инженеров"
(выражение Андре Лота) живописи.
Он уже заметно продвинулся в
изучении тонов. Видимо, это и побудило его
попытать счастья в следующем Салоне, который
должен открыться 1 мая 1883 года. Вниманию жюри он
предложит два рисунка: портрет Аман-Жана и
портрет матери Сёра за шитьём. Возможно, к этому
шагу Сёра подтолкнули также его приятели. Эрнест
Лоран, у которого в Салон в этом году приняли одну
живописную работу и пастель, в свою очередь
представит большое полотно, написанное под
впечатлением романа Ричардсона "Кларисса
Харлоу", а Аман-Жан - женский портрет и картину
"Святой Юлиан Заступник".
Оба друга окажутся более
удачливыми, чем он. Жюри, отвергнувшее один из его
рисунков и отобравшее портрет Аман-Жана - в
каталоге Салона он почему-то получит название
отклонённого рисунка "Вышивание", - без
колебаний принимает работы, присланные Эрнестом
Лораном и Аман-Жаном. Более того, оба они добьются
явного успеха. "Кларисса Харлоу",
благоразумно исполненная Лораном, несмотря на
всё его восхищение импрессионистами, в самом
строгом соответствии с академическими
правилами, удостоится почётного отзыва. Что
касается "Святого Юлиана Заступника"
Аман-Жана, то эту картину наградят медалью
третьей степени и государство закупит её для
музея в Каркассоне. Сёра вынужден будет
довольствоваться положительным отзывом,
опубликованным в июне начинающим критиком Роже
Марксом, выходцем из Нанси, перебравшимся в
Париж.
"Картина "Вышивание"
(?) мсьё Сёра - превосходная разработка светотени.
Мы тщетно пытались отыскать имя Сёра в каком-либо
другом разделе выставки - настолько его портрет
нас поразил; несомненно, это незаурядный рисунок,
выполненный человеком в живописи не
случайным" ("Прогрэ артистик", 15 июня 1883
г.).
По материалам
книги А.Перрюшо "Жизнь Сёра"./ Пер. с фр.
Г.Генниса. - М.: ОАО Издательство "Радуга", 2001.
- 184 с., с илл.
Книга
на ОЗОНе